— А главным оказалась старая интрижка с прачкой, которая обернулась трагедией для ее семьи.
— Нет. — Амалия недовольно мотнула головой. — Главным был первый сон, с его лейтмотивом — возвращение домой. Остальные в чем-то повторяли его, но первый сон… Именно с него все началось.
— Должен признаться, сударыня, — промолвил Сергей Васильевич после паузы, — я вас не понимаю.
— Не важно, — отозвалась Амалия. — Как ваша тетушка? Мне очень жаль, что я не успела с ней попрощаться.
— О, не беспокойтесь, сударыня. Считайте, что я попрощался за нас двоих.
— Евдокия Петровна — замечательная женщина, — сказала Амалия серьезно. — Вы на нее чем-то похожи. По правде говоря, я не удивлюсь, если она все поняла про нас.
— Ну, конечно же, нет, сударыня, — ответил Сергей Васильевич совершенно искренним тоном. Амалия посмотрела на него и улыбнулась.
— Вот как? Ну что ж… — Она подняла голову и стала смотреть на паруса, которые полоскались по ветру. — Интересно, кто-нибудь из наших противников догадывается об истинной цели нашего путешествия?
— Пусть ломают головы, — хищно усмехнулся Ломов и, не удержавшись, добавил: — Лучше было б, конечно, если бы они шею себе сломали…
Глаза баронессы Корф блеснули.
— Я чувствую, Сергей Васильевич, мы с вами не соскучимся, — промолвила она со смешком.
Корабль снялся с якоря и стал выходить из гавани. Ломов стоял у борта и смотрел, как Петербург тает вдали. Амалия не пожелала составить ему компанию и удалилась в свою каюту.
Остановка в Кронштадте должна была быть короткой, но прошло несколько часов, а корабль все еще стоял на якоре. Не утерпев, Сергей Васильевич отправился просить объяснений у капитана, но тот туманно сослался на полученный приказ. Близилась ночь, и наконец на корабль прибыл запыхавшийся курьер, который вручил Ломову запечатанный пакет.
Потребовав, чтобы фонарь поднесли ближе, Сергей Васильевич сломал печати и прочитал текст письма. Через несколько мгновений свирепые проклятья сотрясли фрегат от кормы до носа и от верхушек мачт аж до самого якоря. Ломов ругался так яростно и так виртуозно, что даже оказавшиеся поблизости бывалые моряки, которые по части сквернословия могли заткнуть за пояс кого угодно, воззрились на него с невольным почтением. Сергей Васильевич так увлекся, что даже не обратил внимание на появившуюся возле него баронессу Корф.
— В чем дело? — спросила она. — Мы возвращаемся в Петербург?
Ломов умолк и воззрился на нее с изумлением.
— Вы, — прохрипел он, — вы знали?..
— Нет, — безмятежно ответила Амалия, — но я, скажем так, подозревала. Слишком уж наше начальство тянуло время. Обычно, когда наши тянут время, это значит, что они готовят удар вовсе не там, где его ждут. Поэтому я предположила, что нас… ну, словом, используют, не сообщая нам всех деталей. И потом, вы с самого начала говорили, что мы с вами плохо подходим друг другу…
— Знаете, — признался Ломов, комкая письмо, — больше всего я ненавижу в нашей работе, не когда тебя бросают в аду на произвол судьбы и не когда собственные дипломаты с честными глазами отрекаются от тебя, зная, что после этого тебя убьют, а вот такие ситуации. А, ч-черт…
Он набрал воздуху в грудь, заходя на второй круг ругательств, но поглядел на лицо Амалии и опомнился.
— Должна сказать, я тоже не в восторге от того, что случилось, — бесстрастно уронила баронесса Корф. — Но подумайте о Евдокии Петровне, о том, как она будет рада. По-моему, уже за одно это можно все простить.
И, не дожидаясь ответа, она удалилась в свою каюту и стала собирать те вещи, которые успела извлечь из чемоданов и разложить по местам.
Глава 32
Возвращение
У Амалии были свои причины радоваться возвращению в Петербург. Дело о вещих снах было раскрыто, но оставался момент, который не давал ей покоя, и баронесса Корф знала, что может обсудить его только с одним человеком.
Нельзя сказать, что в Арсении Истрине произошла большая перемена с последнего раза, когда Амалия видела его, но что-то в его лице все же изменилось. Так, наверное, выглядит тот, кто в конце концов сумел выбраться из западни, которая раньше отнимала все его силы. По крайней мере, именно так показалось баронессе Корф.
Она начала с разговора об Оленьке. В обществе ходят слухи, что поручик собирается оставить армию и жениться на ней, как только Наталья Андреевна оправится после покушения. Если это так, Амалия от всей души поздравляет Арсения.
— По правде говоря, госпожа баронесса, ничего еще не решено, — спокойно ответил Арсений. — Мы не помолвлены, и потом… Здоровье Натальи Андреевны все еще очень хрупко…
— Значит, вы вернетесь в армию?
— Я этого не говорил, — с явным неудовольствием промолвил поручик, поправляя стопку книг, которая лежала на столе. — История со снами наделала много шума. По правде говоря, я еще сам не решил, что буду делать. — И он улыбнулся.
Почему Амалии вдруг вспомнился зал в доме Ломова, лязганье шпаг и фехтовальные термины, которые выкрикивал Сергей Васильевич? Она находилась в особняке Базиля, в совершенно мирной обстановке, которая не предвещала ничего подобного…
Или все-таки предвещала, и на самом деле она и поклонник поэзии, попавший в армию, к которой у него не было никакого призвания, были противниками и прекрасно знали, что они враги?
— А по-моему, Арсений Васильевич, вы уже давно все решили, — мягко заметила Амалия.
В светлых глазах собеседника мелькнуло нечто вроде любопытства.
— Вот как? — проговорил он неопределенным тоном.
— Я думаю, вы очень скоро поняли, что ваши сны не вещие и что кто-то претворяет их в реальность с недоброй целью. И вы увидели для себя возможность, которую решили не упускать.
— Должен признаться, я не понимаю вас, сударыня, — сказал Арсений после небольшой паузы.
— Полно, милостивый государь, — усмехнулась Амалия. — Мы оба отлично знаем, что вам нечего бояться. Ни один суд в мире не признает вас убийцей — хотя вы убили свою мачеху точно так же, как если бы перерезали ей горло. Конечно, можно сказать, что вам повезло. Точнее, вы использовали создавшуюся ситуацию. Ведь никакого третьего сна не было, верно? Вы его выдумали.
— Простите, госпожа баронесса, но зачем мне что-то выдумывать?
— Чтобы избавиться от Варвары Дмитриевны раз и навсегда. Помните ваш первый сон? Его лейтмотив — возвращение домой. Монстр на калитке словно предостерегает, что тут таится опасность — и в самом деле вскоре появляется женщина, которая ее воплощает. Вы хотели, чтобы она умерла, поэтому в вашем сне она является мертвой. Только это была вовсе не Лиза. Женщина в подвенечном платье — это ваше воспоминание о портрете, который вы испортили в детстве. На портрете была изображена Варвара Дмитриевна.
