— Владеть? — недоверчиво переспросил Евгений.
— Понимаю, звучит странно, — согласилась директриса, — но так оно и было на самом деле. Брат являлся для нее и другом, и питомцем, и игрушкой — все в одном лице. Она охраняла его, как львица детеныша, и набрасывалась на любого, будь то ребенок или взрослый, кто, по ее мнению, мог причинить ему вред. Стасика жалели больше других, но Лена не позволяла воспитателям и нянечкам приласкать мальчика: она полагала, что это является только ее прерогативой, и ревностно оберегала свою «собственность»! Он же, в свою очередь, привыкнув к опеке со стороны старшей сестры, не подпускал к себе старших и сразу начинал плакать, если кто-то из них пробовал установить с ним контакт.
— Похоже, от взрослых паренек в своей жизни не видел ничего хорошего! — заметил Евгений задумчиво.
— Вы правы. Мамаша пила беспробудно, вспоминая о детях только тогда, когда заканчивались деньги на водку и она вынуждена была оставаться трезвой. Постоянно сменяющие друг друга сожители доброты к детям тоже не проявляли, и большую часть времени они проводили в сарае… Ну а потом прояснились обстоятельства пожара, в котором погибли мать и очередной отчим Стасика и Лены.
— Какие обстоятельства?
— Судя по всему, это был поджог.
— Неужели? И кто поджигатель — какой-нибудь сосед-алкоголик?
— Да нет, не сосед… Видите ли, то, что мать и отчим погибли, а дети остались живы, с самого начала казалось странным. Следователь не мог взять в толк, как им, запертым в сарае снаружи, удалось выбраться! И собаку кто-то спустил с цепи, благодаря чему она выжила — там ведь все выгорело, включая уличный туалет, потому что пожарные приехали слишком поздно. Соседи не столько пытались потушить огонь, сколько разыскивали детей. Потом оба «нарисовались» неподалеку — стояли в толпе и наблюдали.
— Прям-таки наблюдали?
— С интересом. Как будто бы все происходящее их нисколько не касалось! Лена была уже достаточно взрослой, чтобы осознавать масштаб трагедии и то, какое ее с братом ожидает будущее.
— Погодите, Джамиля Юлдусовна, вы пытаетесь сказать, что это Лена могла поджечь дом?
— Это не доказано. Однако я несколько раз замечала, что пламя ее завораживает. У нас в общей гостиной есть камин — старый, чадящий, поэтому мы используем его только в Новый год, так сказать, для создания праздничной атмосферы. Я видела, как Лена реагирует на огонь: она могла часами сидеть у камина, не замечая ничего вокруг. Несколько раз она поджигала игрушки и едва не спалила дворницкую.
— И вы считаете, если она действительно подожгла дом вместе с находящимися там людьми, то сделала это намеренно?
Директриса неопределенно качнула головой.
— Лена была очень умной. Она тщательно рассчитывала каждый свой шаг, несмотря на юный возраст, и мне трудно поверить, что она могла совершить подобный поступок случайно! Но, как я уже говорила, ее причастность не доказали. На месте происшествия нашли остатки канистры с бензином, которым сожитель матери заправлял бензопилу, что не оставляло сомнений в том, что это не несчастный случай. Кроме того, дверь оказалась запертой снаружи на щеколду…
— То есть находившиеся внутри люди при всем желании не смогли бы выбраться?
— К счастью, они задохнулись раньше, чем сгорели.
— Но как могло случиться, что никого не обвинили? — удивился Евгений. — Если умысел был столь очевиден…
— У этих алкашей было много врагов в поселке, и любой из них мог захотеть от них избавиться. Они воровали у соседей кур и гусей, когда пропивали деньги и не на что было купить еды. Кроме того, последний сожитель Свирской отличался вздорным нравом и драчливостью — односельчане от него просто стонали и не раз вызывали полицию. Только те ничего не могли, кроме как сделать очередное устное предупреждение, ведь до смертоубийства или тяжелых увечий ни разу не доходило. Вы спрашиваете, почему никто не сел — да кому охота всерьез заниматься расследованием пожара в доме подобных типов? Все только вздохнули с облегчением, когда их не стало!
— Значит, дело спустили на тормозах?
— Похоже на то. Но какое это, в сущности, имеет значение: Лена убила человека, и ей все сошло с рук, потому что она была ребенком и из-за того, что какой-то психиатр решил, что она больна!
— А вы так не считаете?
— Несомненно, Лену нельзя было назвать абсолютно нормальной, но она отлично сознавала каждый свой поступок, чувство раскаяния было ей незнакомо, и она пребывала в полной уверенности в своей правоте. Она стойко переносила любые наказания, но не пыталась исправиться. Чем старше становилась Лена, тем труднее было призвать ее к порядку. Девочка жила по собственным правилам и категорически отказывалась следовать распорядку, принятому в Доме. Она частенько убегала и могла отсутствовать по полдня, но к вечеру возвращалась, так как Стасик находился здесь, и она не хотела его оставлять без защиты. Хотя вряд ли кто-то пожелал бы его обидеть: дети так боялись его сестры, что на пушечный выстрел не подходили к мальчику! Он был очень одинок и общение получал только в компании Лены. Я помню один случай. Молоденькая воспитательница, Люба, которая недавно пришла в наш Дом, очень полюбила Стасика. Он и впрямь походил на маленького ангелочка, хотя его отстраненность и непредсказуемая реакция на любое действие со стороны окружающих, как и неусыпная опека сестры, заставляли всех держаться от него на расстоянии. Так вот, этой самой Любе удалось достучаться до мальчика, и он начал к ней привыкать, даже позволял ей брать себя на колени и играть. И в один прекрасный день ее постель полыхнула. К счастью, Люба не пострадала, но кровать выгорела основательно!
— Вы снова заподозрили Лену?
— Как всегда, не нашлось ни единого доказательства, но это не могло быть случайностью: кто-то облил белье легковоспламеняющейся жидкостью, каким-то химикатом. На всякий случай я предупредила Любу, чтобы она держалась подальше от Стасика, если не желает неприятностей.
— Так ваш тогдашний директор поэтому был против усыновления этой парочки?
— Конечно, ведь мы понимали, что справиться с девочкой будет нелегко! В то же время Стасик, несмотря на диагноз «аутизм», вполне мог рассчитывать на то, что его захотят взять в семью, однако мы не имели права разделять брата и сестру.
— И все-таки Бессоновы их забрали? — удивился Евгений. — Неужели их не испугали рассказы о Лене?
— Думаю, нашей начальнице до скрежета зубовного хотелось сплавить девчонку с рук, однако она не могла вовсе не предупредить о ее возможном поведении, ведь детей, случается, возвращают…
— И поэтому она поведала Бессоновым ровно столько, чтобы не вызвать испуга? — догадался Евгений. — Как бы и не соврала, и всей правды не сказала?
— Точно!
— А что было после того, как Лена убила мальчика?
— Сначала ее направили на освидетельствование в детскую психиатрическую больницу. Уголовное дело возбудили и тут же закрыли по причине ее малолетства.
