Когда я встретила Эвери в ресторане, он был в смокинге, как и отец. Я сидела, прислонившись к скале, с книгой на коленях, и грелась в солнечных лучах. На меня упала его тень, и я подняла глаза. В этот раз он был в джинсах и расстегнутой рубашке. На груди у него были видны царапины, а на шее – след от укуса.
– Отец не желает тобой делиться, – заявил он. – Ничего не сказал про тебя, даже имени твоего не назвал. Не хочет, чтобы я запомнил тебя.
Я перевернула страницу и вновь уставилась в книгу.
Он одной рукой схватил меня за волосы, повернул к себе, а другой больно ударил по лицу.
– В этот раз тебе никто не поможет. В этот раз ты получишь, чего просишь.
Я вцепилась в книгу и не отвечала.
Эвери снова меня ударил, из рассеченной губы потекла кровь, и перед глазами заплясали огни. Он вырвал у меня книгу и швырнул в воду. Я посмотрела, как она исчезла за краем скалы, чтобы не глядеть на него.
– Пойдешь со мной.
Он потащил меня за волосы. Блисс заплела их в красивый пучок, и теперь они растрепались. Всякий раз, когда я замедляла шаг, Эвери разворачивался и снова бил меня. Другие девушки провожали нас взглядами. Одна даже всхлипнула, но остальные быстро ее успокоили, иначе Эвери мог решить, что с плаксой будет веселее.
Он привел меня в комнату, рядом с той, где находилось оборудование для татуирования, у самой границы Сада. Мне еще не приходилось бывать там. Она всегда была заперта, и открывалась только когда Эвери решал поиграть. Там находилась еще одна девушка, прикованная к стене за запястья. Густая кровь покрывала ее бедра и лицо, стекала с прокушенной груди. Голова клонилась вперед под неестественным углом. Она не никак отреагировала, даже когда я ударилась об пол.
Она не дышала.
Эвери провел рукой по огненно-рыжим волосам, запустил в них пальцы и откинул назад голову. На шее были видны отпечатки ладоней, сбоку из кожи торчала кость.
– Она оказалась слабой, не то что ты.
Он двинулся на меня – явно ждал, что я стану сопротивляться. Но я не стала. Вообще ничего не предпринимала.
Нет, не совсем.
Я читала По, и когда перебрала все стихи, которые знала, начала по новому кругу. И так круг за кругом, пока он с негодованием не отшвырнул меня к стене и не вышел в расстегнутых джинсах. Вы, наверное, скажете, что я победила.
Но в тот момент я не ощущала особого триумфа.
Когда комната перестала наконец вращаться, я поднялась и огляделась в поисках ключа или рычага, чтобы освободить прикованную девушку. Ничего не нашла – только запертый шкаф. Я приоткрыла дверь, насколько позволял замок, и увидела плети и розги. Там были наручники и зажимы, и всякое другое, от чего мороз пробегал по коже. Чего там только не было… Но я так и не нашла способа вернуть бедняжке более-менее приличный вид.
В конце концов я отыскала остатки своего платья и, как могла, прикрыла самое важное. Потом поцеловала ее в щеку и заговорила, вкладывая всю душу в слова утешения.
– Больше он тебя не тронет, Жизель, – шептала я, прижавшись к окровавленному лицу.
После чего голой пошла по коридору.
По всему телу растекалась боль. Кода я проходила мимо других девушек, они сочувственно вздыхали, но не пытались помочь. В таких случаях нам следовало идти к Лоррейн, чтобы та зафиксировала каждый ушиб и доложила об этом Садовнику. Но мне не хотелось смотреть, как она с каменным лицом ощупывает нарастающие синяки и надавливает при этом сильнее, чем нужно. Я достала останки книги из пруда, вернулась в свою комнату и села в тесной душевой кабине. Вода у меня бывала только вечером – для каждой из нас было определено свое время. За исключением тех, к кому приходил Садовник. Те девушки, которые пробыли в Саду достаточно долго, могли сами включать воду. Еще одна привилегия, которую следовало заслужить, и для меня она оставалась недоступной еще несколько месяцев.
Мне хотелось заплакать. Я видела, как некоторые девушки плакали время от времени – и после, казалось, чувствовали себя лучше. Я не плакала с шести лет, после той чертовой карусели, когда нарезала круги на раскрашенной лошади, а родители ушли и забыли про меня. Как оказалось, несколько часов, сидя в душевой кабине в ожидании воды, не могли этого изменить.
Меня разыскала Блисс. С нее еще капала вода после душа, волосы были замотаны в ярко-синее полотенце, в цвет крыльев.
– Майя, что… – Она застыла, уставившись на меня. – Какого черта, что случилось?
Даже говорить было больно. Губы распухли, челюсть болела после множества ударов.
– Эвери.
– Подожди здесь.
Как будто мне было куда идти.
Но Блисс вернулась и привела с собой Садовника. Непривычно было видеть его растрепанным. Она ничего не сказала, просто ввела его в комнату, отпустила руку и ушла.
У него дрожали руки.
Он медленно пересек комнату, опустился на колени рядом со мной и с возрастающим ужасом стал осматривать мои синяки, царапины и следы от укусов. Главная его странность – а их у него хватало – состояла в том, что он действительно заботился о нас. Или, по крайней мере, о тех, кем нас считал.
– Майя, мне… мне так жаль. Правда, жаль.
– Жизель мертва, – прошептала я. – Я не смогла высвободить ее.
Садовник закрыл глаза, на лице его отразилась искренняя боль.
– Она может подождать. Надо позаботиться о тебе.
До того момента я не знала, что у него была в Саду своя комната. Когда мы проходили мимо тату-кабинета, он громко позвал Лоррейн. Я слышала, как она выходит из соседней комнаты, где располагался медпункт. Ее каштановые с проседью волосы выбились из прически и упали на лицо.
– Принеси мне бинт и антисептик. И что-нибудь от отеков.
– Что слу…
– Просто принеси, – оборвал Садовник.
Он свирепо взглянул на Лоррейн, и она исчезла. А когда вновь появилась, держала в руках сетчатую сумку, куда наспех сложила все необходимое.
Садовник ввел код на стенной панели, и одна из секций отъехала в сторону. Мы оказались в комнате, отделанной красным деревом, в золотых и бордовых цветах. Я успела разглядеть удобный диван и кресло под высокой лампой, вмонтированный в стену телевизор. Потом он провел меня в ванную с джакузи больше, чем моя кровать. Помог мне сесть на край и открыл воду, после чего намочил платок и стал стирать с меня кровь.
– Я больше не позволю ему такого, – шептал он. – Мой сын, он… ему не хватает контроля.
Помимо всего прочего.
Я, как и прежде, не сопротивлялась, пока он хлопотал надо мной, после чего уложил в свою постель и сходил к Лоррейн за подносом. Я и не думала, что смогу уснуть, но уснула. И он всю ночь лежал позади меня, гладил мне волосы и спину.
На следующий день, когда я отдыхала в собственной постели, а рядом сидела Блисс, вошла Лоррейн и бросила мне сверток. Блисс пробормотала что-то насчет ворчливых сук, а я тем временем развернула бумагу – и рассмеялась.
