– Какие новости?
– Сопоставили несколько последних заявлений о пропаже, родители едут. Пока что все с Восточного побережья.
Виктор убирает фотографию со стекла и прячет обратно в карман.
– А насчет нашей подопечной?
– Некоторые называли ее Майей, после того как ее забрали. Фамилии не слышали.
– Имя настоящее?
Эддисон фыркает.
– Сомневаюсь, – он пытается застегнуть куртку, надетую поверх футболки с принтом «Редскинз»
[1]. Когда оперативная группа обнаружила выживших, у Виктора и его людей был выходной, и их вызывали в спешке. Зная повадки Эддисона, Виктор рад, что на футболке нет голых женщин. – Мы отправили группу обыскать дом. Может, ублюдок сохранил что-нибудь из личных вещей…
– Хотя мы оба понимаем, что он посягнул на самое личное, что у них было.
Эддисону, вероятно, вспомнилось увиденное в поместье. Он не спорит.
– Почему она? – спрашивает Брэндон. – Рамирес говорит, там были и другие, кто в состоянии говорить. Они напуганы, и до них, наверно, легче достучаться. А с этой, похоже, пойдет не так гладко.
– Остальные смотрят на нее. Я хочу знать почему. Им всем не терпится попасть домой, так почему же они смотрят на нее и отказываются отвечать на вопросы?
– Думаешь, она как-то причастна к этому?
– Это нам и предстоит выяснить, – взяв бутылку воды со стойки, Виктор делает глубокий вдох. – Ладно. Давай поговорим с Майей.
Они входят; девушка устраивается поудобнее на стуле, сплетает забинтованные пальцы на животе. Ее поза, вопреки ожиданиям, ничем не выдает напряжения. Судя по хмурому взгляду, Эддисон тоже озадачен. Она оглядывает обоих, очень внимательно, и невозможно прочесть по ее лицу, что она при этом думает.
– Спасибо, что согласились пойти с нами, – произносит Виктор, не упомянув, что особого выбора у нее и не было. – Это специальный агент Брэндон Эддисон, а я – руководящий специальный агент Виктор Хановериан.
Уголки ее губ чуть приподнимаются. Трудно назвать это улыбкой.
– Специальный агент Виктор Хановериан, – повторяет она хриплым от дыма голосом. – С ходу и не выговоришь.
– Зовите меня Виктором, если вам удобнее.
– Мне без разницы. Но все равно спасибо.
Виктор отвинчивает крышку и протягивает ей бутылку, а сам при этом обдумывает манеру общения. Она явно не из пугливых и довольно спокойно воспринимает все произошедшее.
– Как правило, на этом знакомство не заканчивается.
– Добавите пикантных подробностей? Вы любите плести корзинки и плаваете на длинные дистанции, а Эддисон щеголяет по улицам на каблуках и в юбке?
Брэндон бьет кулаком по столу и повышает голос:
– Ваше имя?
– Вы не очень-то учтивы.
Виктор закусывает губу и с трудом сдерживает улыбку. Вряд ли это поможет делу – и уж точно не поднимет настроение Эддисону, – но удержаться трудно.
– Не могли бы вы представиться?
– Пожалуй, нет. Не думаю, что мне бы этого хотелось.
– Некоторые зовут вас Майей.
– Так зачем же спрашивать?
Эддисон с шумом втягивает воздух, но Виктор не обращает внимания.
– Нам хотелось бы знать, кто вы и как здесь оказались. Мы помогли бы вам вернуться домой.
– А что, если я не нуждаюсь в вашей помощи?
– Тогда странно, почему вы не отправились домой раньше.
В этой полуулыбке и чуть приподнятой брови можно увидеть одобрение. Она довольно красива. Бронзовая кожа и светло-карие, почти янтарные глаза. Но с ней не все так просто. Ее улыбку придется заслужить.
– Думаю, мы оба знаем ответ. Главное, что я уже не там, верно? А домой могу вернуться и отсюда.
– А где ваш дом?
– Даже не знаю, существует ли он теперь.
– Мы тут не в игры играем, – ворчит Эддисон.
Майя мерит его холодным взглядом.
– Нет. Конечно же, нет. Погибли люди, столько жизней поломано… И уверена, вам пришлось оторваться от важного матча.
Эддисон краснеет и вздергивает повыше молнию куртки.
– Не похоже, что вы нервничаете, – замечает Виктор.
Она пожимает плечами и делает глоток, осторожно обхватив бутылку забинтованными руками.
– А должна?
– Людям, как правило, не по себе от разговоров с ФБР.
– Не вижу особой разницы с разговорами с… – она прикусывает рассеченную нижнюю губу.
– С кем? – мягко уточняет Виктор.
– С ним, – отвечает она. – С Садовником.
– Человек, который удерживал вас, вы говорили с его садовником?
Майя качает головой.
– Он был Садовником.
* * *
Только не думайте, что я называла его так из страха или почитания, или из ложного чувства приличия. И вообще не я его так назвала. Это имя, как и многое другое, появилось от нашего незнания. Если мы чего-то не знали, то просто додумывали или постепенно теряли к этому интерес. Думаю, это какая-то форма прагматизма. Люди нежные и отзывчивые, которые отчаянно нуждались в одобрении других, становились жертвами стокгольмского синдрома
[2]. А остальные склонялись к прагматизму. Я насмотрелась и на тех, и на других, поэтому стою ближе к прагматикам.
Я услышала его имя в первый же день, как попала туда.
Когда я пришла в себя, голова раскалывалась как с самого страшного похмелья, какое мне только доводилось испытывать. Поначалу я даже глаза не могла открыть. Каждый вдох отдавался болью в черепе, не говоря уже о движении. Должно быть, я застонала, поскольку почувствовала вдруг на лице мокрую тряпку. И женский голос заверил меня, что это просто вода.
Не знаю, что меня встревожило больше: тот факт, что она, очевидно, проделывала это не в первый раз, или то, что это вообще была она. Среди тех, кто меня похитил, не было женщины, это я знала точно.
Чья-то рука скользнула мне под шею и осторожно приподняла. Затем к моим губам поднесли стакан.
– Просто вода, можешь мне поверить, – повторил голос.
Я глотнула. Меня не особо волновало, была ли это «просто вода» или что-то еще.