– Если дождаться, когда он уедет, возможно, тебе хватит времени, чтобы утонуть. Если тебе действительно хочется.
– Я не хочу тонуть, – вздохнула Блисс и выпрямилась, вытирая слезы подолом платья. – Я не хочу умирать.
– Все умрут.
– Значит, я пока не хочу умирать, – проворчала она.
– Так зачем же прыгать?
– В тебе нет ни капли сочувствия.
Не совсем так, и Блисс знала это. Но в каком-то смысле она была права.
Я закрыла книгу, выключила фонарик, положила все это на камень и поставила сверху грустного дракона, после чего легла на живот рядом с Блисс.
– Как же мне тут надоело, – прошептала она.
Пещера была единственным местом, где мы действительно могли уединиться. Вот я и решила, что Блисс понизила голос, чтобы нас не могли записать микрофоны. Неизвестно было, просматривал ли Садовник записи с камер и безопасно ли было говорить, даже если мы знали, что он в ту минуту не сидел перед мониторами.
– Не тебе одной.
– Тогда почему я не могу смириться с этим, как ты?
– Ты жила в счастливой семье, верно?
– Верно.
– Вот поэтому ты и не можешь смириться.
Я была счастлива в той квартире, и она в конце концов стала для меня домом. Но, до того как поселилась там, я повидала достаточно дерьма в жизни. Иными словами, повидала немало дерьма, прежде чем попала в Сад. Блисс такой жизни не знала – по крайней мере, не в такой мере. Поэтому ей было с чем сравнивать.
– Расскажи мне что-нибудь из прошлой жизни.
– Ты знаешь, что я не стану.
– Не надо личных историй. Просто… что-нибудь.
– Один наш сосед выращивал травку на крыше, – сказала я через некоторое время. – Когда я только переехала, грядки занимали лишь один уголок. Но время шло, и никто не сообщал в полицию, поэтому плантация разрослась на полкрыши. Кое-кто из детей с нижних этажей играли там в прятки. Но в конце концов кто-то стукнул на соседа. Увидев полицейские машины, он запаниковал и подпалил все эти заросли. Мы потом целую неделю были немного под кайфом и по несколько раз отстирывали вещи, чтобы вывести запах.
Блисс покачала головой.
– Даже представить не могу.
– В этом нет ничего плохого.
– Я много чего забываю, – призналась она. – Я как-то пыталась вспомнить свой адрес – и забыла, улица это была, проспект или проезд. Никак не вспомню. Северо-западная пятьдесят восьмая… что-то там.
Так вот с чего она так суетилась. Я придвинулась ближе и положила ладонь ей на руку, потому что сказать мне было нечего.
– Каждое утро, когда просыпаюсь, и каждую ночь, перед тем как уснуть, я повторяю про себя свое имя, имена родных. Вспоминаю, как они выглядели.
Я видела ее семью, в коллекции фигурок. Она лепила их столько, что никто не придавал этому значения. Но некоторые фигурки блестели в тех местах, которых Блисс часто касалась пальцами. И расставлены были таким образом, что она видела их в первую очередь, когда просыпалась, и последними, перед тем как засыпала.
Возможно, Садовник был прав, и я действительно всему придаю значение.
– Что будет, когда этого станет недостаточно?
– Просто вспоминай, – ответила я. – Просто продолжай вспоминать, этого должно хватить.
– Тебе этого хватает?
Я так и не запомнила свой адрес в Нью-Йорке. Если нужно было заполнять какие-то документы, я просто спрашивала кого-нибудь из девочек. Они всякий раз смеялись надо мной, но никогда не заставляли меня запомнить его. Я не меняла фальшивые права, потому что не знала, пройдут ли они настоящую проверку, и ограничится ли комиссия беглым просмотром.
Но я помнила Софию, как она округлилась, когда избавилась от зависимости. Помнила огненно-рыжую Уитни; помню, как смеялась Хоуп и нервно хихикала Джессика. Помнила изумительную фигуру Ноэми, чьи родители были индейцами. Помнила, как Катрин могла осветить комнату своей редкой улыбкой. Помнила яркие наряды Эмбер: узоры были совершенно несовместимые, но хорошо смотрелись, потому что она так любила их. Мне не нужно было припоминать и напрягаться, чтобы вспомнить, – они навсегда врезались в память.
Я изгладила бы из памяти лица матери и отца, бабушкины костюмы и почти всех, кого знала, до Нью-Йорка. Но я помнила их всех. Я даже смутно припоминала, как выглядели дяди и тети, и кузены. Как играла в замысловатые игры, которых толком не понимала, как позировала для снимков, которых никогда не видела. Я просто помнила всех и все.
Хотя предпочла бы забыть.
В дальнем конце Сада отворилась дверь, и мигнул луч фонаря. Мы одновременно приподнялись на локтях.
– Какого черта? – шепнула Блисс, и я кивком высказала ту же мысль.
Садовник был у Данелли, искал утешения. Хотя вел себя так, словно сам пытался утешить ее, поскольку она вела счет в роковой для Эвиты игре. Даже если уходил, он никогда не пользовался фонарем. Как и Эвери, хотя тому было запрещено появляться в Саду за то, что он сломал руку Пие. Или Лоррейн – она в это время спала или рыдала у себя в комнате. В медпункте имелась кнопка вызова, и если Лоррейн была нужна, в ее комнате и на кухне раздавался сигнал.
Неизвестный был одет во все черное. Идея казалась недурной до тех пор, пока он не ступил на песчаную тропу. Он двигался осторожно, высвечивая каждый шаг фонарем, и по его движениям было видно, что он глазеет на все вокруг.
Не знаю, как, но я сразу догадалась, что в Сад проник мужчина. Возможно, все дело в походке. Или в идиотской мысли пробраться в Сад с включенным фонарем.
– Как по-твоему, что для нас хуже? – шепнула мне на ухо Блисс. – Выяснить, кто это, или проигнорировать его?
Я, конечно, догадывалась, кто это мог быть, но пообещала Садовнику никому не рассказывать о его семье. Не то чтобы обещание, данное серийному убийце, что-то значило, но все-таки… Я вообще старалась не давать обещаний просто потому, что потом чувствовала себя связанной.
Но какого черта младший сын Садовника забрался во внутренний сад? И что это значило – или могло значить – для нас?
Первый вопрос отпал сам по себе, едва возник у меня в голове. По той же причине я почти каждый день забиралась на деревья, чтобы взглянуть на реальный мир по ту сторону стекла. Мной, помимо всего прочего, двигало любопытство. В его случае это было просто любопытство.
Что же до второго вопроса…
Некоторым из нас неверное решение могло стоить жизни. Если он просто бродил по Саду, в этом не было ничего такого. Это частная территория, кому какое дело? Но если б он увидел коридоры…
Возможно, он увидел бы мертвых девушек и позвонил бы в полицию.
А может, и не увидел бы и не позвонил. Тогда нам с Блисс пришлось бы объясняться, почему мы увидели чужака и ничего не сделали.
