– Шашечницы виргинские, – добавляет она.
Виктор проводит пальцем по оранжевым с медным отливом крыльям, покрытым черными крапинками. Одна положила голову на плечо другой, а вторая прислонила голову к голове сестры. Это похоже…
– В жизни они так не ладили.
Инара берет стопку фотографий и начинает перебирать их – при этом лицо ее остается совершенно бесстрастным, – потом раскладывает их в две отдельные колоды (та, что слева, заметно больше), отодвигает ее на край стола, кладет ладони на маленькую стопку и сплетает пальцы.
– Этих я знаю, – произносит она тихим голосом, и по лицу ее по-прежнему нельзя ничего прочесть. – Кого-то из них я недолюбливала, а в некоторых души не чаяла, но я знала всех. Знала по именам, которые он давал им. А когда Лионетта назвала свое настоящее имя, Кэссиди Лоуренс, и продолжала жить в нашей памяти, остальные тоже стали перед смертью называть свои прежние имена.
– Вам известны их реальные имена?
– Имена, полученные в Саду, тоже в некотором смысле реальны.
– Я имею в виду их законные имена.
– Некоторые.
– Мы бы давно оповестили их семьи, – говорит Эддисон. – Почему вы не сказали раньше?
– Потому что вы мне не нравитесь, – заявляет она прямо.
Эддисон вырывает у нее фотографии. Инара приподнимает брови.
– Вы действительно думаете, что знание приносит успокоение? – спрашивает она.
Может, все это кажется ей неправдоподобным… или забавным, трудно сказать. А может, дело совсем не в этом.
– Они имеют право знать, что случилось.
– В самом деле?
– Да! – Эддисон вскакивает из-за стола и начинает расхаживать перед зеркалом. – Некоторые ждут уже десятки лет. Пытаются узнать хоть что-нибудь о своих родных. Если теперь они узнают – узнают, что можно наконец смириться…
Инара наблюдает, как он меряет шагами маленькую комнату.
– Значит, вы так и не узнали.
– Что?
– Кто пропадал. Вы так и не узнали…
Брэндон бледнеет, и Виктор ругается про себя. Инара чертовски умна, следует признать это. Не так уж сложно ввести Эддисона из равновесия; но чтобы заглянуть ему в самую душу…
– Сходи, попроси, чтобы прислали нам поесть, – велит он напарнику. – Переведи дух.
Эддисон захлопывает за собой дверью.
– Кто это был? – спрашивает Инара.
– По-моему, это вас это не касается.
– Много ли из того, что я рассказала, касается вас?
Это не то же самое, и они оба это понимают.
– Не думаю, что знание чем-то поможет, – говорит Инара через некоторое время. – Неизвестно, живы мои родители или нет, и то, что тогда произошло, от этого не изменится. Это перестало терзать меня, как только я поняла, что они не вернутся.
– Ваши родители ушли по собственной воле, – напоминает Виктор. – И ни одна из вас не пошла в Сад добровольно.
Она смотрит на свои обожженные руки.
– Не вижу разницы.
– Если б у Софии похитили кого-то из дочерей, по-вашему, она смогла бы жить в неведении?
Инара на секунду закрывает глаза.
– Но чем это поможет? Знать, что они были мертвы все эти годы? Что их насиловали и убивали, и после смерти надругательства не заканчивались?
– Зато они не будут больше терзаться в неведении. По-вашему, ваши подруги по квартире не волновались за вас?
– Люди уходят, – она пожимает плечами.
– Но вы бы вернулись, если б могли, – настаивает Виктор.
Инара не отвечает. Надеялась ли она сама когда-нибудь вернуться?
Хановериан вздыхает и устало трет глаза. Эта дискуссия может продолжаться бесконечно.
Дверь распахивается и грохает о стену. Эддисон быстро входит в комнату. Виктор ругается про себя и поднимается, но Брэндон мотает головой.
– Все в порядке, Вик, я помню о рамках.
В ФБР им заинтересовались, когда в колледже Эддисон все же переступил черту. Потом он еще не раз переступал ее, из-за чего попадал в неприятности. Но Виктор видит, что гнев идет на убыль, и на смену ему приходит холодная решимость. Он снова садится, однако не теряет бдительности.
Эддисон обходит стол и склоняется над Инарой.
– Что бы вы ни говорили, знайте: люди редко отрекаются от родных. Мне жаль, что вам досталась такая семья. Действительно жаль. Ни один ребенок не заслуживает такой жизни. Жаль, что вас никто ждет, но и решать за других вы не вправе. Этих девушек наверняка кто-то помнит.
Он ставит на стол фотографию в рамке. Виктору нет нужды смотреть, он знает, кто на ней.
– Это моя сестра Фейт, – говорит Эддисон. – Она пропала, когда ей было восемь. Вы правы, мы ничего о ней не слышали и не знаем, жива ли она. Мы разыскиваем ее двадцать лет и ждем новостей. Если б нашлось тело, тогда мы хотя бы знали. Я перестал бы смотреть на блондинок среднего возраста и думать, что одна из них может оказаться моей сестрой, а я пройду мимо. Мама перестала бы обновлять свой профиль на сайте в надежде, что Фейт на него наткнется. Отец снял бы вознаграждение за информацию о ней и отремонтировал бы наконец дом, который на глазах разваливается. Мы, в конце концов, отпустили бы ее с миром. Неведение сковывает. Много времени уйдет на то, чтобы извлечь девушек из этих колб. Потом нужно будет должным образом их идентифицировать. Слишком долго. Вы можете подарить их семьям успокоение. Позвольте им оплакать своих дочерей и двигаться дальше. Позвольте этим девушкам вернуться к родным.
На фотографии маленькая девочка в розовой тиаре и костюме черепашки-ниндзя – с маской на глазах и в розовой юбочке. В руке у нее наволочка с Чудо-женщиной. Эддисон, еще совсем юный, держит ее за другую руку и улыбается, глядя на нее. На нем нет костюма, но девочка ухмыляется в ответ. У нее не хватает двух нижних зубов, но это, похоже, нисколько ее не смущает.
Инара проводит пальцем по ее лицу. Точно так же она касалась фотографии Лионетты.
– Он фотографировал нас, когда заканчивал татуировку, – произносит она наконец. – Анфас и в профиль. Ему ведь нужно было где-то держать снимки. В его комнате их не было – я уже пробовала найти. Но Лионетта предполагала, что у него был специальный альбом, и он брал его, когда уезжал и не имел возможности увидеть нас… – Она еще несколько секунд смотрит на фотографию, потом возвращает Эддисону. – Лотте было восемь.
– Я позвоню криминалистам, – говорит Брэндон. – Пусть еще раз обыщут дом.
Он осторожно забирает фотографию и выходит из комнаты.
Некоторое время в комнате стоит тишина. Потом Инара тихо фыркает.
– Все равно он мне не нравится.
– Это ваше право, – смеется Виктор. – Десмонд видел этот альбом?
