– За Зару, – сказали мы хором и осушили стаканы.
Садовник в этот раз пришел без платья, но привел Десмонда. Он улыбнулся, когда увидел нас в полном составе.
– Милые мои, пора.
Все по очереди стали целовать Зару, потом забирали свои подносы и выходили из комнаты. Садовник при этом каждую целовал в щеку. Я ждала, пока не уйдет последняя, сидя на краю кровати, и держала Зару за размякшую руку. Посеребренную прядь Лоррейн мы оплели короной вокруг ее двойного твиста.
– Я могу что-нибудь сделать для тебя? – спросила я шепотом.
Зара вынула из-под подушки потрепанный, зачитанный до дыр и испещренный заметками экземпляр «Сна в летнюю ночь».
– Я ходила в театральную студию, когда училась в школе, – когда меня похитили в парке, я как раз шла на репетицию. Я три года писала заметки для пьесы, которую так никогда и не поставлю. Может, вы с Блисс устроите выступление для других? Просто… в память обо мне.
Я взяла книгу и прижала к груди.
– Обещаю.
– Позаботься о следующей девочке и постарайся не навещать меня слишком часто, хорошо?
– Хорошо.
Зара крепко обняла меня, ее пальцы впились мне в плечи. Девушка выглядела спокойной, но я чувствовала, как она дрожит. Я не двигалась, пока Зара сама не выпустила меня. Она тяжело вздохнула, и я поцеловала ее в щеку.
– Я только сегодня узнала тебя, Фелисити Фаррингтон, но я полюбила тебя и никогда не забуду.
– Видимо, это все, о чем я могу попросить тебя, – она попыталась улыбнуться. – Спасибо тебе за все, честно. С тобой было намного легче.
– Жаль, что не смогла сделать больше.
– Ты делаешь то, что в твоих силах. Все остальное зависит от них, – она кивнула в сторону Садовника и Десмонда. – Думаю, через пару дней вы меня увидите.
– У самого выхода, чтобы мы вообще тебя не видели.
Я произнесла это едва слышно, снова поцеловала ее и вышла из комнаты, сжимая книгу, так что побелели костяшки пальцев.
Садовник взглянул на седой локон в волосах Зары, явно не ее, потом посмотрел на меня.
– Лоррейн плакала, – проговорил он. – Она говорит, что Блисс напала на нее.
– Это всего лишь волосы, – я посмотрела ему прямо в глаза. – Мы подчиняемся вам и вашим сыновьям, но ее выходки терпеть не обязаны.
– Я поговорю с ней.
Он поцеловал меня и направился к Заре. Но Десмонд не двинулся с места, на лице его читалось легкое недоумение.
– Я чего-то не понимаю? – спросил он тихим голосом.
– Ты ничего не понимаешь.
– Я понимаю, что вы будете тосковать, но мы о ней позаботимся. С ней все будет хорошо.
– Не будет.
– Майя…
– Молчи. Ничего ты не понимаешь. Хотя следовало бы – ты видел достаточно. Я-то все понимаю. Поэтому не говори мне, что с ней все будет хорошо. Сейчас я ничего не хочу слышать от тебя.
Эвери был старшим из сыновей, но преемником Садовника в определенном отношении можно было считать Десмонда.
И в скором времени нам предстояло узнать, в какой мере он был сыном своего отца.
Я оглянулась на Зару, но Садовник загораживал ее. Не обратив внимания на оскорбленный взгляд Десмонда, я вышла в коридор.
Я отнесла поднос на кухню и со злорадным удовольствием послушала, как шмыгает носом Лоррейн, посмотрела на ее коротко подрезанный хвостик. Некоторые из девочек приглашали меня к себе, но я отказывалась. Я вернулась в свою комнату, и где-то через полчаса опустились стены. Состояние Зары не позволяло переспать с ней напоследок. К тому же с ними был Десмонд. Я свернулась на кровати, открыла книгу и стала читать заметки на полях. И познакомилась поближе с Фелисити Фаррингтон.
Было около трех часов утра, когда стена перед моей комнатой начала подниматься. Только эта секция – если заглянуть сквозь витрины в комнату Изры или Маренки и как следует присмотреться, можно было увидеть, что другие секции остались на месте. Мы так давно не видели этих мертвых тел, даже странно и приятно было открывать глаза. Я заложила книгу пальцем, готовая увидеть пред собой Садовника: одна рука на пряжке ремня, глаза горят от возбуждения…
Но это оказался Десмонд. Ужас и страдание застыли в его бледно-зеленых глазах. Таким я не видела его уже несколько месяцев. Он оперся рукой о стеклянную стену, чтобы сохранить равновесие, но колени у него дрожали и подгибались.
Я закрыла книгу и поставила ее на полку. Потом села на кровати.
Десмонд сделал несколько нетвердых шагов, вошел в комнату и упал на колени. Затем закрыл лицо руками, вздрогнул и уставился на свои ладони, словно они ему не принадлежали. Его била дрожь, он согнулся пополам и прижался лбом к металлическому полу. От него шел тот тошнотворный химический запах, какой я чувствовала всякий раз, когда бывала рядом с жимолостью возле выхода.
Прошло минут десять, прежде чем Десмонд сумел что-то выговорить, но и тогда голос у него дрожал и срывался.
– Он обещал, что позаботится о ней.
– И сдержал слово.
– Но он… он…
– Избавил ее от страданий и уберег от разложения, – закончила я спокойно.
– …убил ее.
Все-таки до отца ему было далеко.
Я разделась и опустилась рядом с ним на колени. Начала расстегивать его рубашку. Десмонд посмотрел на меня как на больную и оттолкнул мою руку.
– Я помогу тебе принять душ, от тебя несет.
– Формалин, – пробормотал он.
В этот раз Десмонд позволил себя раздеть и поплелся за мной в душ. Я усадила его на полу и пустила теплую воду.
В том, что происходило дальше, не было ничего сексуального. Это как если б София купала своих полусонных девочек. Когда я говорила ему наклониться, поднять руку или закрыть глаза, он подчинялся, но ничего не говорил, словно не осознавал происходящего. Мой шампунь и гель для душа имели фруктовый аромат, и я вымыла Десмонда с ног до головы, так что воняла теперь только его одежда.
Я замотала Десмонда в полотенце и взяла его ботинок, чтобы вымести в коридор пропахшую одежду. Потом вернулась и вытерла насухо себя и его. Мне то и дело приходилось вытирать ему лицо – в ду́ше я этого не заметила, но по его щекам без конца текли слезы.
– Отец сделал ей какую-то инъекцию, чтобы усыпить, – прошептал Десмонд. – Я думал, мы отнесем ее в машину, но он отворил комнату, которую я прежде не видел… – Парень содрогнулся. – Когда она уснула, он надел на нее оранжевое платье и уложил на операционный стол. А потом… подвесил ее…
– Прошу тебя, не рассказывай, – перебила я тихим голосом.
– Нет, я должен. Потому что однажды он сделает с тобой то же самое, ведь так? Вот что он делает, вот как он уберегает вас: бальзамирует вас, еще живых… – Он снова содрогнулся; голос его подводил, но он продолжал. – Он стоял и объяснял мне каждый шаг. Как он сказал, чтобы однажды я сам мог этим заниматься. Сказал, что любовь – это не только удовольствие, сказал, что мы должны быть готовы к тяжелым испытаниям. Он сказал… он…
