Свет лихорадочно замигал, и я поспешила вниз. Расцарапав руки и ноги, спустилась по крутому склону, пробежала сквозь водопад и устремилась в свою комнату, пока не опустились стены.
Блисс протянула мне полотенце.
– До меня только потом дошло: может, лучше было бы собраться всем вместе в Саду… Если Десмонд скажет полиции, что мы внутри, они захотят проверить это, верно? Если мы будем снаружи, нас увидят.
– Не поверишь, я тоже об этом думала, – я скинула промокшее платье и надела другое, которое носила вначале, когда Десмонд только узнал про нас. Садовник был от него не в восторге, но в тот момент меня это не волновало. Я хотела бежать, бороться, что угодно, но только не сидеть в этой крошечной комнате и ждать. – Если Садовник сумеет уболтать полицию или убедит Десмонда не звонить, как думаешь, что он сделает с теми, кто его ослушался?
– Дерьмо.
– Блисс… мне страшно, – прошептала я, села на кровать и взяла Кейли за руку; та прильнула ко мне в поисках утешения. – Ненавижу сидеть в неведении.
Мы с Маренкой как-то провели эксперимент: орали во все горло, когда пришли рабочие. Наши комнаты находились рядом, но мы ничего не услышали. Когда опускались стены, даже вентиляция перекрывалась.
Стены поднялись лишь через несколько часов. Сначала мы сидели в комнатах, слишком напуганные, чтобы выйти, – хоть и ненавидели сидеть взаперти. Потом не вытерпели и вышли в Сад – посмотреть, может, что-нибудь изменилось. И может, даже к лучшему…
* * *
– И как, оправдались надежды? – спрашивает Эддисон, когда уже ясно, что Инара не собирается продолжать.
– Нет.
III
Инара поглаживает маленького синего дракона. Корка на большом пальце постоянно цепляется, и она ее сдирает.
Виктор и Брэндон переглядываются.
– Возьмите пиджак.
– Зачем?
– Прокатимся немного.
– Что?.. – бормочет Эддисон.
Инара не задает вопросов. Она просто принимает его пиджак и продевает руки в рукава. И ни на секунду не выпускает дракона.
Они спускаются на парковку, и Виктор открывает перед ней переднюю пассажирскую дверь. Инара какое-то время смотрит на машину, и рот ее кривится – сложно назвать это улыбкой.
– Что-то не так?
– Если не считать поездки сюда и в больницу, и может, из Нью-Йорка в Сад, я ни разу не садилась в машину, с тех пор как взяла такси до бабушки.
– Значит, за руль вам лучше не проситься.
Она вздергивает уголки губ. Непринужденный смех и хорошее настроение, которое наконец-то установилось в кабинете, меркнут на фоне того, что им предстоит.
– Мне обязательно садиться сзади? – жалуется Эддисон.
– Мне обязательно тебя уговаривать?
– Ладно, но тогда я выбираю музыку.
– Нет.
Инара приподнимает брови, и Виктор морщится.
– Он слушает кантри.
– Прошу вас, не подпускайте его к приемнику, – вежливо просит Инара и садится.
Виктор посмеивается и ждет, пока она уберет ногу, после чего захлопывает дверцу.
– И куда мы направляемся? – спрашивает Эддисон, пока они обходят машину.
– Сначала возьмем кофе, потом – в больницу.
– Чтобы она проведала подруг?
– В том числе.
Брэндон закатывает глаза и садится на заднее сиденье.
* * *
Они подъезжают к больнице и допивают кофе; Инара предпочла чай. Все пространство перед зданием забито машинами радиостанций, вокруг толпятся зеваки. Виктор слишком долго этим занимается и поэтому не исключает, что здесь, вероятно, все, у кого когда-то пропала дочь в возрасте от шестнадцати до восемнадцати. Они пришли со свечами и фотографиями, пришли в надежде на лучшее – или даже готовы к худшему, лишь бы кошмар неведения остался наконец позади. Некоторые смотрят в телефоны и ждут звонка, которого, в большинстве своем, так и не дождутся.
– Их палаты закрыты? – спрашивает Инара и отодвигается от стекла, пряча лицо.
– Да, и находятся под охраной, – Виктор всматривается вперед в надежде, что удастся провести девушку через вход для неотложки. Но там уже стоят четыре машины скорой помощи, и вокруг них тоже толпятся люди.
– Я могу пройти мимо парочки репортеров, если надо. Не ждут же они, что я встану и начну отвечать на их вопросы.
– Вам приходилось смотреть городские новости?
Инара пожимает плечами.
– Видала мельком у «Таки», пока расплачивались за еду. У нас не было телевизора, и почти все, у кого мы зависали, ничего не смотрели – ставили себе игровые приставки или проигрыватели. А что?
– В том-то и дело, что они ждут от вас ответов, хоть и знают, что вам запрещено говорить. Они будут пихать вам под нос микрофоны и задавать вопросы личного характера, а потом поделятся вашими ответами со всеми, кто их слушает.
– Это… примерно как в ФБР?
– Сначала Гитлер, теперь репортеры, – встревает Эддисон. – Высокого же вы о нас мнения…
– Просто я не так много знаю о репортерах, чтобы опасаться их, так что не вижу в них ничего ужасного.
– Тогда идемте, если вы готовы протолкаться сквозь них, – произносит Виктор, пока не разгорелся спор. Он паркуется, обходит машину, чтобы открыть дверь перед Инарой, и предупреждает: – Они будут орать наперебой. Будут наседать, вставать у нас на пути. Камеры будут снимать со всех сторон. Кто-то из родителей будет расспрашивать о своих дочерях, захотят знать, виделись ли вы с ними. Вас будут оскорблять…
– Оскорблять?
– Всегда есть такие, кому кажется, будто жертва этого заслуживает, – объясняет Виктор. – Они идиоты, но зачастую орут громче всех. Разумеется, вы этого не заслужили, никто такого не заслуживает. Но они будут кричать об этом, потому что считают так или же просто хотят на пару секунд привлечь к себе внимание. А поскольку у нас свобода слова, мы ничего не можем с ними сделать.
– Видимо, я настолько привыкла к ужасам Сада, что отвыкла от ужасов внешнего мира.
Хановериан многое отдал бы, чтобы возразить ей. Но не произносит ни слова, потому что она права.
Они идут к главному входу, Виктор с Эддисоном шагают по обе стороны от нее. Репортеры словно срываются с цепи. Инара игнорирует их с молчаливым достоинством, смотрит прямо перед собой и даже не прислушивается к вопросам. Вдоль дорожки тянутся ограждения, вдоль которых стоят полицейские и никого за них не пускают. Двери уже близко. В этот момент особо предприимчивая журналистка пробирается под ограждением и между ног у полицейского, за ней тянется провод микрофона.
– Как вас зовут? Вы одна из жертв? – выкрикивает она, размахивая перед ней микрофоном.
