Старик вздохнул и бросил в корзину скомканный мусор. Через несколько минут он опять был за рулем и ехал на восток, в Коннектикут, где жила его дочь. Выехав на платную магистраль, протянувшуюся через весь штат Индиана, он спросил себя, помнит ли его Сильвия. Вряд ли. На его свадьбу она не приехала и даже открытку не прислала, хотя он ее пригласил. На приглашение ответила старшая сестра: Сильвия, мол, сейчас живет не в Элм-Крике, а у родственников мужа в Мэриленде, но она напишет ей туда и все передаст. В постскриптуме Клаудия сообщила, что вышла замуж за Гарольда и теперь носит фамилию Мидден.
Эта новость заставила его похолодеть. О том, что они с Гарольдом были помолвлены, он слышал, но думал, что помолвку расторгли. Неужели Сильвия не сказала Клаудии, что из-за этого человека погибли Ричард и Джеймс? Он никогда не забудет тот утес, и то, что творилось у воды, и самолеты, гудящие над головой, и чувство облегчения, сменившееся страхом, когда свои открыли по ним огонь, а танк внизу загорелся. Джеймс, муж Сильвии, выскочил из другого танка и бросился на помощь. Сам он скатился с крутого откоса и тоже побежал, хотя знал, что не успеет. Потом этот бег бесконечно продолжался в его ночных кошмарах: ноги утопали в мокром песке, а Ричард горел в своем танке. Бесконечно звучали в ушах последние слова Джеймса, который, пытаясь освободить брата жены, крикнул: «Чертов люк не открывается! Гарольд, помоги! Вдвоем мы…»
Но Гарольд спрятался в собственном танке. Самолеты сделали еще один круг, загрохотали взрывы, и весь мир поглотило пламя. Благодаря своей трусости Гарольд спасся, однако ради этого были принесены в жертву четыре жизни: Ричарда, Джеймса, мистера Бергстрома и ребенка, которого носила Сильвия. Ричарда и Джеймса убил следующий взрыв. От потрясения мистер Бергстром умер, а у Сильвии случился выкидыш. Под натиском стольких несчастий семья треснула. Сестры, сломленные горем, разошлись в разные стороны, хотя именно теперь они были особенно нужны друг другу. А Гарольд пробрался в дом, который сам же опустошил.
Старик помнил, что с ним творилось, когда он узнал об этой чудовищной несправедливости. Только испуганные глаза Кейти, решившей, будто он сошел с ума, заставили его обуздать гнев. Отец, сидевший внутри, словно вырвался наружу через брешь в душе. Помутнение продолжалось всего секунду. Потом дыру удалось залатать, но ярость так до конца и не утихла. Смириться с этим было невозможно. Еще мальчишкой, играя с Ричардом на берегу ручья под вязами, он мечтал стать членом семьи Бергстром. Эта честь выпала не ему, а Гарольду – тому, кто меньше всех на свете был ее достоин.
Вот почему он так долго не приезжал. Зачем возвращаться в Элм-Крик, если Ричард мертв, Джеймс мертв, мистер Бергстром мертв, а Сильвия навсегда уехала? Теперь дом, прежде наполненный светом и смехом, стал, наверное, холодным и безмолвным, как могила. Нет, он правильно делал, что не приезжал. Незачем было. Все эти долгие годы его там никто не ждал.
Взбудораженный нахлынувшими воспоминаниями, он съехал на обочину, нажал на стояночный тормоз, включил аварийную сигнализацию и замер, вцепившись в руль и неподвижно глядя в лобовое стекло. Когда мимо проносилась машина, все в фургоне дребезжало, но он даже не замечал.
Потом – может, через десять минут, а может, через час – он достал кошелек и, подумав пару секунд, вынул старую фотокарточку. Он носил ее с собой все эти годы, с того времени, когда они с Ричардом жили в Филадельфии.
Молодой Бергстром учился в колледже и снимал квартиру. Там у него висела черно-белая фотография сестры с конем – одним из последних бергстромовских скакунов, хотя тогда, разумеется, никто не мог знать, что порода исчезнет. Наездница была в облегающих брюках и одной рукой держала шлем и хлыстик, а другой обнимала лошадь за шею. Улыбка Сильвии казалась такой беззаботной, словно она никогда не знала и не узнает горя.
– Это Джеймс снимал, – сказал Ричард, заметив, что другу понравилась карточка.
Тот кивнул, и сердце у него слегка прихватило. Само собой, глупо было бы надеяться, что Сильвия захочет его ждать. Для нее он ребенок и навсегда им останется. Они не виделись уже несколько лет – с тех пор как социальные работники забрали его и сестру у родителей и отправили к филадельфийской тетке. Он утешал себя тем, что Джеймс – хороший человек (Ричард очень хвалил нового родственника) и что Сильвия счастлива.
– Ты не мог бы мне подарить эту карточку? – спросил он, и собственный голос прозвучал для него неожиданно, будто чужой.
Ричард, усмехнувшись, вынул фотографию из рамки и протянул ему. С того дня он везде ее за собой таскал. Оно и было видно. Следовало бы бережнее с ней обращаться. Он всмотрелся в счастливое лицо Сильвии и подумал: «А почему бы нет? Что мне мешает? Поеду по пенсильванской дороге, а оттуда сверну на Уотерфорд. Там, на месте, вспомню, как добраться до Элм-Крика. Сильвия, может, меня и забыла, ну да не беда. Я просто погляжу на нее, поговорю с ней о старых временах, увижу, что с ней все хорошо. Мы в таком возрасте, когда прошлое иной раз кажется живее настоящего, поэтому нам, старикам, всегда приятно поговорить с тем, кто помнит прежние дни. – Он спрятал фотографию и повернул ключ в замке зажигания. – Поеду. Только надо бы сперва переодеться во что-нибудь поприличнее. Не дело, если Сильвия после стольких лет увидит меня в этом рыбацком рванье».
Впервые в жизни он пожалел, что не поддался на уговоры Кэти, когда та пыталась затащить его в магазин.
– Пойдемте, папа, от часа шопинга еще никто не умирал, – настаивала невестка.
– Не знаю, не знаю! – отнекивался он, довольный ее шутливым тоном и тем, что она зовет его папой.
Он улыбнулся и, выехав на дорогу, взял курс на восток.
Глава 5
Сара знала, что Мэтт терпеть не может слушать ее жалобы на мать, но однажды, когда они уже приготовились ко сну, она не выдержала и принялась перечислять все то, чем Кэрол досадила ей за прошедший день. С каждым словом Сара раздражалась сильнее и сильнее, даже не замечая, как голос набирает высоту и громкость. Наконец, минут через десять, Мэтт ее прервал.
– Сара, я устал, – сказал он, забираясь в постель. – Может, хватит, а?
– То есть как – «хватит»? Мне что – сказать ей, чтобы убиралась?
– Нет, я просто прошу тебя сменить пластинку. – Он лег и укрылся одеялом. – Твоя мама все неправильно говорит и делает, не понимает тебя. Я это усвоил. Мы все усвоили.
Сара уставилась на него в недоумении.
– С каких пор мы не должны делиться друг с другом тем, что нас беспокоит?
– Если хочешь поговорить, мы поговорим. Но сейчас ты просто воздух сотрясаешь.
И Мэтт повернулся на бок в знак завершения дискуссии. Несколько секунд Сара смотрела на мужа, не зная, что ответить. Потом разделась и легла к нему спиной. Он не приблизился и не обнял ее, как делал всегда. Ей стало холодно и одиноко – до боли знакомое чувство. А ведь они с Мэттом были так близки. Что же с ними произошло?
Иногда Саре и не хотелось ни о чем говорить с мужем. Она бы лучше пошла к Сильвии, но пожилая женщина и так не раз пожалела о том, что свела вместе мать и дочь. Не хотелось расстраивать ее еще сильнее. Пожаловаться более молодым подругам из «Лоскутной мастерской» тоже было нельзя: для них Кэрол уже стала своей. Два года назад эти женщины приняли Сару безо всяких условий. Не судили ее, а просто предложили ей дружбу. Теперь Сара не могла требовать, чтобы они отказали в таком же приеме другому человеку, даже если этот человек так ее бесил, что хоть бросайся в ручей.
