Когда рука перестала болеть, Сильвия принялась раскладывать те ромбики, которые уже вырезала: синие, зеленые, фиолетовые. Они играли, как грани бриллианта. Клаудия любит… любила пастельные тона, но ей, Сильвии, нравятся более темные, насыщенные. Если бы сестра сейчас вошла, она бы наверняка сказала, надув губы:
– Неужели хоть раз нельзя сделать что-нибудь повеселее?
– Веселая у нас ты, маленькая мисс Солнце. Нравятся светленькие одеяльца – сама их и делай.
Клаудия нахмурилась бы, недовольная тем, что ее так назвали, но все равно спросила бы:
– И что это будет? Очередная «Одинокая звезда»?
– Нет.
– А похоже.
– Нет. – Спрятав улыбку, Сильвия выдержала бы небольшую паузу. – Будет «Разбитая звезда».
– Велика разница! – фыркнула бы Клаудия.
Сильвия действительно сшила много одеял с «Одинокой звездой» и всевозможными вариациями на эту тему. Ну и что? Да, это ее любимый узор: он позволяет выстраивать бесчисленные комбинации цветов и тонов, создавая ощущение объема и движения. К тому же где-то в глубине души этот рисунок нравился Сильвии еще и потому, что ее сестре он не удавался. Даже у самой простой звездочки «Лемуан» Клаудия срезала уголки ромбов и плохо сшивала лоскутки, отчего ткань пузырилась. Ну а Сильвия легкими и точными движениями выкладывала «Одинокую звезду», беззаботно напевая и будто бы не замечая завистливых взглядов сестры.
На самом деле Сильвия только притворялась, что это дается ей без труда. Идеально состыковывать друг с другом многочисленные ромбики – дело, конечно, не простое. Будь она одна, она бы, пожалуй, расслабилась и простила бы себе чуть кривоватый шов или едва заметную волну на ткани. Но сестра вертелась рядом, наблюдала за ней и с нетерпением ждала, когда она ошибется.
Так было раньше. Теперь Клаудия уже не докучала ей своим присутствием. Сильвии стало стыдно. Да, все эти годы сестра ей завидовала. Но ведь она, Сильвия, сама разжигала эту зависть. Всем старалась продемонстрировать, что лучше шьет. С тех пор как впервые взяла в руки иголку, задирала нос, вместо того чтобы вести себя скромно и помогать сестре. Одеяла Клаудии, кстати, были хотя и менее аккуратными, чем ее собственные, зато не менее мягкими и теплыми. Зачем она тыкала пальцем в крошечные дефекты, которых никто, кроме нее, не увидел бы?
Сейчас Сильвия это понимала, а тогда в упор не видела своих ошибок и во всем винила сестру. Она на секунду прикрыла глаза, отгоняя тяжелые мысли. Рука потянулась за ножницами и задрожала. Боль вернулась, как электрический разряд, прострелив кость до локтя. Сильвия, охнув, попыталась отпустить ножницы, но кисть застыла. Пришлось левой рукой разжать скрюченные пальцы правой. Только тогда ножницы упали на стол.
– С тобой все в порядке?
В дверях гостиной стоял Эндрю. У него было встревоженное лицо. «Интересно, как давно он подошел?» – подумала Сильвия.
– Да, просто кости побаливают, а так все нормально. – Сильвия проследила за взглядом Эндрю: он изучал ее руки. Все это время она, сама того не замечая, массировала запястье и только теперь заставила себя прекратить. – Ничего страшного.
– Дай-ка посмотрю, – сказал Эндрю, кивнув.
– Нет, не нужно… – запротестовала Сильвия, но он уже взял обеими руками ее руку и принялся осторожно растирать.
Подушечки его больших пальцев загрубели от работы, однако их уверенные прикосновения были приятными. «Мужчине и не пристало иметь мягкие лапки», – одобрительно подумала Сильвия. Она смотрела на него, а он на ее руку. Вдруг он поднял глаза и улыбнулся.
– Ну как? Полегчало?
Как ни удивительно, ей действительно стало лучше. Кисть совсем не болела.
– Да! Как тебе это удалось?
– Я просто показал боли, кто главнее.
Эндрю с улыбкой посмотрел Сильвии в глаза, и она, почувствовав какое-то странное волнение, вдруг поняла, что он уже не массирует ей руку, но по-прежнему держит ее в своей.
– Спасибо, – сказала она, высвобождаясь.
– Обращайся в любое время.
Он снова улыбнулся, причем так искренне и просто, что непонятное, едва уловимое ощущение (чем бы оно ни было) вернулось. Какого черта с ней происходит? Может, Сара права: действительно пора показаться врачу?
Сильвия посмотрела на часы, постаравшись сделать это не слишком нарочито.
– Пойду разыщу Сару. Пора ехать на заседание градостроительной комиссии по поводу горки. Кэрол согласилась поухаживать за гостями в наше отсутствие, – энергично произнесла она и, так же энергично развернувшись, зашагала на кухню.
Эндрю пошел за ней.
– Я могу чем-нибудь помочь?
– Нет, спасибо, ты и так уже очень помог. Теперь тебе лучше отдохнуть.
– Ты прямо как мои дети. Они все время норовят усадить меня в кресло-качалку. А я говорю им, что еще наотдыхаюсь, когда стану стариком.
Сильвия не смогла сдержать улыбку: Сара с Мэттом тоже без конца уговаривали ее поберечь себя, пока она не сказала им, чтобы не приставали.
– Мы с тобой родственные души, Эндрю.
Он улыбнулся, поймав взгляд Сильвии, но ничего не сказал. Она смущенно отвела глаза. Ее слова прозвучали почти кокетливо – совсем не так, как ей хотелось. Она позволила себе такое сказать только потому, что присутствие Эндрю стало для нее совсем привычным. Несколько недель назад он приехал в Элм-Крик и сразу занял свою нишу, легко и естественно влившись в жизнь поместья. Стал помогать то тут, то там, ухаживать вместе с Мэтью за садом. Даже не верилось, что целых пятьдесят лет его нога здесь не ступала.
Кэрол тоже прижилась в Элм-Крике. Правда, не так удачно и не так быстро, как Эндрю. После первой недели Сильвия заявила ей, что считает ее своей личной гостьей и платы за постой не возьмет (от денег хозяйка усадьбы отказалась так же решительно, как Эндрю от комнаты в доме). Тогда Кэрол не менее настойчиво потребовала, чтобы ей позволили отработать проживание. Взяла на себя приготовление обедов и ужинов, а потом еще и принялась прибираться на чердаке, который тянулся по всей длине южного крыла. В нем скопилось столько старья – чемоданов, коробок и мебели, – что Сильвия давно махнула на него рукой. Даже вдвоем с Сарой навести там порядок было невозможно. Но Кэрол трудных задач не боялась. Каждые несколько дней она притаскивала с чердака какое-нибудь сокровище: лампу, старинный наряд или кресло-качалку. Они с Эндрю все это чистили и поновляли, а потом для вещи подыскивалось подходящее место.
Когда Сильвия сказала Саре, что ее мама очень им помогает, та ответила: «Пускай занимается чем хочет. Лишь бы не мешала». Эти слова не были похожи на пылкое изъявление благодарности, но Сильвия все равно предпочла истолковать их оптимистически.
Мать и дочь сидели на веранде, глядя в сад, и разговаривали. Обрадовавшись, что они не ругаются и не делают вид, будто не замечают друг друга, Сильвия остановилась в дверном проеме. Не хотелось их прерывать.
