Лина никому никогда не завидовала. Она была наполнена внутренним огнем и уверенностью, что все в ее жизни сложится так, как она того хочет, и это делало ее вдохновленной и счастливой, оберегая от зависти к чужому благополучию. Она оставалась такой в самых трудных ситуациях, когда висела на поручнях несущегося поезда или, валясь от усталости, засыпала на составленных стульях, зная, что через несколько часов придется опять вставать и работать. Но сейчас вдруг почувствовала укол зависти, быстрый и острый, как будто кто-то кольнул ее иголкой в бок. Да, она завидовала и безумно хотела быть той белокурой, похожей на Мэрилин красоткой, которая ходила сейчас по магазину, выбирая себе наряды.
Отмеряя каждый шаг вздохом, Лина побрела прочь. Она уже не разглядывала сверкающие витрины, не любовалась роскошными особняками и рекламными афишами, люди на которых были красивыми и улыбчивыми, какими они ей всегда виделись в мечтах. Она просто шла, уныло глядя себе под ноги, так что прохожие, чертыхаясь, постоянно сталкивались с ней. «Смотри, куда идешь!» – кричали ей вслед, но она ничего не слышала.
Она уже ушла от магазина довольно далеко, как кто-то крепко схватил ее за плечо. Девушка обернулась и вскрикнула. Перед ней стоял мужчина, высокий, черноволосый, с такой обольстительной улыбкой, что у Лины закружилась от нее голова. Она смотрела и не верила своим глазам. Это был тот красавец-брюнет, которого она видела в своем сне, привидевшемся ей тогда на маковом поле. Улыбаясь, он протягивал ей большой бумажный пакет.
– Красивая девушка должна носить красивые платья, – сказал он ей, отдавая пакет, и, развернувшись, поспешил прочь, затерявшись в толпе.
Растерянно хлопая ресницами, Лина открыла пакет. В нем лежали два платья, красное и черное, какими она любовалась в витрине дорогого магазина, примеряя их в своем воображении. Она достала их, с восхищением разглядывая роскошные наряды, а потом бросилась догонять мужчину, расталкивая прохожих, но, как ни бежала, озираясь по сторонам, так и не смогла его найти. Она стала заглядывать в окна ресторанов, надеясь увидеть мужчину среди обедающих там посетителей, но его нигде не было. Лина опешила, испугавшись, уж не привиделась ли ей эта встреча, даже хотела себя ущипнуть, но пакет с платьями в ее руке был абсолютно реальным, а значит, она действительно только что встретилась с мужчиной из своего сна. Не менее реальным был и чек, который он забыл выбросить, и на нем значилась такая сумма, что у Лины потемнело перед глазами.
Она вернулась в кафе поздно, почти за полночь, как когда-то в родной деревне возвращалась домой с любимого поля. И от спутанных мыслей, волнительных фантазий и удивительных воспоминаний о брюнете она чувствовала себя абсолютно пьяной, хотя была совершенно трезва. Забегаловка была заперта, на двери была приклеена записка: «Закрыто по техническим причинам», и, сколько Лина ни колотилась, никто ей не открыл. Ничего не оставалось, как опуститься на ступеньки и, положив голову на сумку с платьями, больше для того, чтобы ее не украли, попытаться уснуть.
Проснулась она от сильного удара по ребрам. Разлепив глаза, увидела нависшего над ней привокзального полицейского.
– Чего разлеглась? – зло спросил он.
– Я здесь работаю.
Лина протерла глаза, зевнула, потянувшись так сладко, словно спала в постели.
– Закрыто, – кивнул мужчина на объявление.
– Это вчерашнее объявление.
– Я же сказал, закрыто, – сплюнул полицейский. – Иди отсюда, кафе больше не откроется. Его совсем закрыли.
Девушка вскочила, потирая заломившие отболи виски:
– Этого не может быть! Мне ведь не заплатили за работу!
Мужчина сочувственно оглядел ее с ног до головы.
– Знаешь, что. Уезжала бы ты отсюда, – сказал он неожиданно мягко. – Я столько на вокзале девчонок перевидал… Приезжали с большими надеждами, а пропадали ни за грош.
Лина покачала головой:
– Я приехала, чтобы остаться здесь навсегда. Мужчина порыскал в карманах и достал ворох смятых купюр:
– Вот, возьми, на билет должно хватить. – И, уже уходя, добавил: – Видел я и таких, которые оставались здесь навсегда. Их ногами вперед выносили с той свалки, которая за вокзалом. Так что брысь домой, и чтобы я тебя больше не видел.
Последнюю фразу он уже произнес злобно, резко, выплевывая изо рта каждое слово, так что Лина даже откусила от одной купюры кусочек, чтобы убедиться, что этот подарок не померещился ей.
Делать было нечего, оставалось идти куда глаза глядят, размышляя о том, что многие сны в ее жизни превращаются в реальность, а реальность иногда очень похожа на сон. Она шла, напевая себе под нос, и, хотя под ее глазами чернела усталость, а уголки губ были опущены, словно за месяц в Москве она успела состариться, все равно в ее сердце жила уверенность, что все будет хорошо. Правда, чем дальше она уходила от вокзала, тем больше эта уверенность становилась обреченнее и призрачнее. Лина с ужасом понимала: все, что у нее есть, это немного денег, которые дал полицейский, и пакете платьями. Не удержавшись, она остановилась посреди улицы и, достав платья, стала разглядывать их. Прикладывая к себе, как это делала женщина в магазине, она любовалась собой в зеркальной витрине и думала о том, что, пока у нее есть такие платья, ее мечты не могут предать ее.
Ночевать ей пришлось в подворотне, спрятавшись за припаркованной машиной, и дворовые кошки, мяуча и мурлыкая, терлись об ее ноги. Как и в детстве, она мечтала наконец-то выспаться, чтобы проснуться, ощущая, как отдохнула, освежилась, стряхнула с себя усталость от прожитого, но, очнувшись от криков дворников, подметавших тротуар, почувствовала себя еще более уставшей, чем когда засыпала. Оглядев себя в боковое зеркало машины, Лина ужаснулась. Под глазами набрякли мешки, кожа стала бледно-желтой, словно у неизлечимо больной, и все лицо, шея и руки были перепачканы в грязи. В таком виде ее, пожалуй, даже в уборщицы не возьмут. Убедившись, что все вещи на месте, она вышла из своего укрытия, и дворники, увидев ее, закричали:
– А ну, проваливай отсюда, бомжиха!
Лина зашла в первое попавшееся кафе, на тусклой вывеске которого так и было бесхитростно написано: «Кафе». Но ее едва оттуда не выгнали, приняв за бродяжку, зашедшую погреться, так что ей пришлось показать деньги. Официант, поморщившись, разрешил ей остаться. Кафе было дешевеньким, с бумажными скатертями на столах и пластиковой посудой, и Лина, засмеявшись, даже не обиделась на сердитого официанта. Она вспомнила роскошный ресторан при гостинице, который видела вчера, с картинами на стенах, словно в музее, и с женщинами, наряженными так, будто они пришли в театр, и с тоской подумала, что вот куда бы ее никогда не пустили, так это в тот роскошный ресторан. И, поймав свое отражение в пыльном зеркале, висевшем над замызганной барной стойкой, поклялась себе, что когда-нибудь войдет в тот ресторан в роскошном платье, а официанты, в белоснежных рубашках и с угодливыми улыбками на лице, будут прислуживать ей и подливать вино в бокал.
Заказав себе двойную порцию макарон по-флотски и кусок яблочного пирога, Лина спешно поела, почувствовав, как еда легла в животе, словно тяжелый камень. Девушка так долго голодала, что ее затошнило, и она поспешила укрыться в туалете. Он был грязным и тесным, и в нем едва умещался унитаз и раковина, полотенец не было, бумаги тоже, а с потолка свисала на проводе тусклая лампочка. Лину вырвало, и она, спуская воду, с грустью попрощалась с макаронами по-флотски и яблочным пирогом, уплывавшими в канализацию.
