— Да-да, — кивнул директор. — Сам бы не поверил, если бы не видел собственными глазами, но, помимо меня, кто-то очень умный сумел подключиться к оборванному порталом лечебному заклятию Лоура и начал подпитывать его энергией. Так что это дитя по-прежнему находится под его воздействием, однако Источником для него теперь служит не наш сердобольный целитель, а живой игольник. Смекаешь?
Викран остолбенело уставился на безмятежно спящую девушку, вокруг которой беспрестанно вились зеленые отростки, и, наконец, понял, что в этом коконе было неправильно: он был развернут НАРУЖУ, а не внутрь, как положено. И на самом деле ЗАБИРАЛ извне сочащуюся из игольника силу (которую именно Айра когда-то ему отдала вместе с несколькими каплями своей крови!), после чего направлял ее ВНУТРЬ, заставляя поступать не абы как, а по тонкой, едва заметной и упруго пульсирующей нити, начало которой терялось где-то под плащом девушки, а конец…
Он даже губу прикусил, поняв, что учитель совершенно прав. А затем заметил среди листьев и шипов игольника настороженно сверкающие глаза и едва не отшатнулся.
— ТЫ?!!
Кер проворно выбрался из игольника и, приняв облик крысы, бесстрашно спрыгнул на землю возле спящей хозяйки. Деловито подбежал, убедился, что все в порядке, властно перекусил призрачную нить исцеляющего заклятия и, обернувшись, недовольно заворчал, когда сразу оба мага взволнованно качнулись навстречу. А потом выразительно оскалился, продемонстрировав достойный уважения набор клыков, и требовательно шикнул.
— Вот так, — с неуместным смешком заключил лер Альварис. — Заклятие полностью выработало себя и больше не нужно: теперь это будет просто сон, спокойный и глубокий. А для него нет необходимости в услугах игольника, и нам это наглядно продемонстрировали. Любопытно, да?
Боевой маг оторопело кивнул, а директор Академии, завидев откровенно воинственную позу Кера и его предупреждающе оскаленные зубы, странно улыбнулся.
— Мне кажется, Викран, тебе снова придется нести ее в лечебное крыло. Меня он, боюсь, близко не подпустит. А оставаться здесь и дальше будет для нее не слишком полезным.
Викран перехватил настороженный взгляд метаморфа, каким-то чудом сумевшего переправить сюда хозяйку, припомнил молниеносный щелчок его челюстей, задумался о возможных последствиях, но, повинуясь жесту учителя, все же смирился с неизбежным и со вздохом опустился на корточки.
— Ну что, охранный? Позволишь помочь вам еще раз?
Глава 2
Полностью Айра пришла в себя только через неделю. В том смысле, что она уже могла самостоятельно подниматься с постели, свободно гулять по разбитому вокруг лечебного крыла саду, почти не чувствовала выматывающей слабости и не падала в обморок при каждом удобном случае. Она беспрепятственно покидала свою комнату, каждый раз слыша строгий наказ от лера Лоура не пользоваться магией, послушно ела невкусные травяные каши, пила многочисленные настои, беспрекословно давала читать свою ауру, не спорила и не капризничала. Однако лекарь хорошо видел: что-то не так. Ему не нравилась ее покорность, тревожила поселившееся в глазах равнодушие, беспокоила странная пустота во взгляде и ровный тихий голос, которым она неизменно приветствовала его по утрам.
Да, ее руки давно зажили, шрамы на ладонях перестали кровоточить, истощенная некогда аура выглядела все лучше и лучше, движения стали уверенными и плавными. Айра больше не опускалась на первую попавшуюся скамейку от бессилия, не засыпала на ходу и не стремилась прилечь, едва вернувшись с прогулки. Но ее душевное равновесие явно оставляло желать лучшего: после того, как память к ней частично вернулась, девушка надолго замкнулась в себе, потеряла интерес к жизни и с обреченным спокойствием сносила неприятные процедуры. Ее словно подменили, вырвали из груди живое сердце, жестоко загасили тлеющий в нем огонек жизни, растоптали и развеяли по ветру, отчего она, хоть и продолжала существовать, уже мало чем напоминала прежнюю ученицу.
Старый лекарь, как ни пытался, не сумел добиться ответов на свои вопросы. Каждый раз, когда он заводил разговор о случившемся, Айра моментально замолкала, ее глаза тускнели, руки сжимались в кулаки, а в уголках рта пролегали горькие складки. Она не желала ни с кем делиться своей болью, никогда не рассказывала, насколько мучительными и неестественно реальными стали ее сны — бесконечно повторяющиеся, пугающие, подозрительно красочные, в которых она, как и несколько лет назад, с ужасом убегала от настойчивых преследователей. Она просто уходила в себя, молча переживала случившееся, беззвучно страдая и все больше погружаясь в странную апатию, из которой ее почти ничто не могло вывести.
Теперь многое стало ясно. Многое открылось, многое она вспомнила. Вспомнила отца с матерью, родной дом, маленькую деревеньку у подножия Снежных Гор. Краткие мгновения детства, наполненного любовью и заботой. Зеленый пруд, в котором водились огромные караси. Дощатый мост через быструю речку, стайку босоногих мальчишек, обожавших носиться по нему взад и вперед: проворного Вежика, быстроного Бека, шумную Айвинку, курносого Домра…
Она вспомнила кузницу, нескончаемо дымившую на самой окраине деревне. Любившего там работать отца, от которого после целого дня работы всегда пахло гарью и горячим железом. Заботливые руки матери, умеющие печь потрясающе вкусные пироги, ее милое лицо, золотистые локоны, мягкую улыбку, нежный голос, которым она вечерами напевала колыбельную. Любовно посаженные вишни, где каждый год зрели удивительно крупные ягоды. Богатый огород, раскинутый под самыми окнами. Колючую крапиву у высокого плетня. И даже дом напротив, в саду которого каждую осень зрели изумительно вкусные яблоки. А еще она во всех подробностях вспомнила тот ужасный день, когда с гор на деревню спустился пугающе плотный туман. Тот самый, чародейский, проклятый туман, всего в одно мгновение лишивший ее прошлого. И смутные тени внутри него, для которых почему-то было важно избавиться от не поддавшейся магии девчонки.
Айра остановилась перед приветливо распустившей ветви Иголочкой и со странным чувством посмотрела. Эти толстые листья, темно зеленые стебли, невероятно длинные и почти черные шипы (сейчас — намеренно втянутые и заботливо прижатые к основному стволу)… те же самые шипы, которые уже которую ночь преследовали ее во снах. Точно такие же, среди которых она когда-то задыхалась от боли.
— Это был игольник, — неслышно уронила она, без всякого страха подходя ближе. — Такой же, как ты. Только там его было много. Очень много. Так, что за ним даже лес не виднелся.
Иголочка осторожно выпростала наружу чувствительные усики и, смутно ощущая, что девушка сильно огорчена, ласково погладила ее руки.
— Они пронзили меня стрелой, — как во сне прошептала Айра, невидяще глядя перед собой. — Насквозь. Как раз там, где сердце. Но я все равно живая. Все равно как-то хожу, говорю, учусь… вот только сердце с тех пор словно не мое. Будто оно умерло еще тогда, а в груди теперь бьется чье-то чужое.
Она опустила голову и без всякого удивления посмотрела на свои руки — на ладонях, как прежде, виднелись необычные звездчатые рубцы, будто их когда-то пронзили насквозь пятигранным клинком. Острым, узким и поразительно тонким. Если не всматриваться, можно вовсе не заметить. Но сейчас, стоя возле взволнованно шевелящегося игольника, успевшего за время ее болезни вымахать еще больше, глядя на его длинные шипы и непривычной формы листья, Айра начала смутно ощущать, что знает причину этих шрамов.
