В заключение отметим, что это «Семикнижие» получило название «У-цзин» (т. е. «классических книг по военному искусству». Иначе говоря, к ним стал прилагаться тот же термин «цзин», которым обозначались канонические книги, особенно книги конфуцианского канона, в первую очередь «Пятикнижие», т. е. «И-цзин», «Шу-цзин», «Ши-цзин», «Ли-цзи» и «Чуньцю». В Китае это служило наилучшим показателем важности таких книг. История подтвердила эту оценку. Эти трактаты действительно стали классическими в истории военно-теоретической мысли старого Китая, а первое место среди них та же история безоговорочно отвела трактату Сунь-цзы.
[7]
3. Задачи работы
Выше было показано, что с теми данными, которыми мы располагаем в настоящее время, нет оснований сомневаться, что трактат, известный под именем «Сунь-цзы» и вошедший в историю китайской культуры как первая книга классического военного «Семикнижия», возник в конце VI – начале V в. до н. э.
Сыма Цянь, первый упомянувший об этом трактате, был уверен в том, что он принадлежит некоему полководцу времен Чуньцю, вошедшему в историю под именем Сунь-цзы; уверен настолько, что даже сообщил биографические сведения о нем. Это также имеет значение, но для нас – только как указание на ту общественную среду, в которой этот трактат возник. Был ли автором трактата тот самый полководец, о котором пишет Сыма Цянь, или какой-либо другой, само по себе не так важно; важно лишь то, что Сыма Цянь автором трактата назвал полководца, находившегося на службе у одного из царей периода У ба, т. е. представителя определенных общественных кругов и определенной профессии.
Таким образом, выясняется база изучения «Сунь-цзы»: время происхождения памятника – VI–V вв. до н. э., а также среда, в которой он возник, – самостоятельное рабовладельческое царство в условиях развивающейся борьбы за гегемонию, где немалую роль играли профессионалы-стратеги, бывшие характерными фигурами той эпохи.
Иначе обстоит дело с текстом трактата. Может ли считаться тот текст, с которого сделан настоящий перевод, действительно возникшим в VI–V вв. до н. э.? Ответить на этот вопрос трудно.
В самом деле: настоящий перевод сделан с цинского издания трактата, т. е. с издания XVIII в.; мы знаем, что в основу этого издания была положена та редакция текста, которая была сделана в Сунскую эпоху, в конце XI в.; знаем, что в отдельных извлечениях этот же текст дается и в энциклопедии «Тундянь», т. е. существовал в таком виде в конце VIII – начале IX в.; знаем, наконец, что, по всей вероятности, этот текст установил Цао-гун, т. е. Цао Цао – вэйский император У-ди, полководец и литератор II–III вв.
Но дальше? Что существовало до III в.? Был ли текст, существовавший до этого времени, тот же по содержанию и объему? Цао-гун, являющийся автором наиболее древнего из дошедших до нас комментариев трактата, пишет в своем предисловии, что он произвел большую редакторскую работу над текстом памятника: устранил все позднейшие наслоения и установил первоначальный текст трактата. Таким образом, можно думать, что текст памятника – по крайней мере в основном – дошел до нас в редакции III в. Каково же отношение этой редакции к более ранним версиям текста? Ответить на этот вопрос можно лишь предположениями.
Было бы большим заблуждением безоговорочно и огульно утверждать, что ученые старого Китая, занимавшиеся исследованием памятников древней письменности, те самые, которых принято называть «комментаторами», только тем и занимались, что фальсифицировали попадавшие в их руки древние памятники. Конечно, такие случаи бывали, и многие из них нам хорошо известны. Но в то же время известно и другое: исключительная добросовестность, с которой работали многие знатоки древней письменности. Мы хорошо знаем, что изучение (особенно филологическое) древних памятников было настолько глубоким, что требовало от лиц, этим занимавшихся, узкой специализации на одном каком-либо памятнике. Так было в китайской филологической науке времен Хань. Поэтому нет ничего невозможного в том, что Цао Цао действительно постарался установить по возможности наиболее ранний текст трактата. Трудно сказать, весь ли это текст, но, во всяком случае, то, что мы имеем, безусловно несет на себе отпечаток эпохи Чуньцю, точнее – периода У ба («Пяти гегемонов»).
Наше исследование отнюдь не ставит своей задачей выяснить этот вопрос. Мы коснулись его лишь в необходимых пределах, главным образом для того, чтобы с самого же начала отвести возможные требования читателя и критики. Читатель должен знать, что истории текста трактата он в предлагаемой работе не найдет. Автор этой работы знает, что другого признанного текста «Сунь-цзы» история китайской культуры пока не имеет, что для Китая существует именно этот самый текст. И еще одно обстоятельство автор просит иметь в виду. Принимая во внимание только что сказанное – культурно-историческое значение именно этой редакции трактата, автор считает, что главной задачей исследования является: понять и оценить учение, которое в дошедшем до нас тексте содержится, понять и оценить в свете его эпохи и среды. Этой задаче в основном и посвящена аналитическая часть работы – «Комментарий».
Автор ставил перед собой и другую задачу: он хотел понять учение, изложенное в трактате, как некую систему взглядов, пусть не всегда отчетливо изложенную, но все же систему, за которой скрывается определенное мировоззрение. Отдельные элементы этого мировоззрения вскрываются по ходу дела в «Комментарии».
И еще одно предварительное замечание, также имеющее целью заранее устранить возможные недоразумения. В «Комментарии» приведены многочисленные примеры из военной истории Китая, описание походов, отдельных сражений. Автор ни в коем случае не берет на себя ответственность за строгое соответствие того, как это все изложено, с действительной картиной событий. Вполне возможно, что специалист по военной истории этой страны изложит и, главное, осветит эти события как-либо иначе. Но освещение этой стороны дела не являлось в данном случае нашей задачей. Мы пишем не военную историю Китая, а работу по истории военно-теоретической мысли Древнего Китая, и примеры из военной истории нас интересуют лишь в той мере, в какой они раскрывают то или иное положение Сунь-цзы. Именно этим мы и руководствовались при отборе военно-исторических иллюстраций. При этом все эти события интересуют нас именно в той интерпретации, которая имеет целью иллюстрировать примером какое-либо правило или мысль Сунь-цзы. Мысль «Сунь-цзы», т. е. идеи того памятника под этим именем, который дошел до нас, истолкованные исторически, в свете его эпохи, – вот не только основной, но и единственный объект настоящего исследования. Раскрытию этой мысли и служит весь привлеченный материал.
