В свое оправдание скажу, что в каждом случае трудно с большой степенью точности предугадать, что получится в результате. Обращение к классике – всегда риск. Вовсе не так легко, как это может показаться, она поддается адаптации. С одной стороны, выбор вроде бы безграничен, с другой – пойди найди в быстротекущем дне эквивалент тому, что написано сотни лет назад. Не так прост и выбор актера на классическую роль.
Помню, как я терзался сомнениями, прежде чем решиться на роль Ричарда III, роль, бывшую в репертуаре многих знаменитых трагиков. Слишком уж я русский, простой, не героический и не трагичный. А на одном перевоплощении, даже если такое в твоих силах, подобную роль не сыграешь, она играется не только лицедейством. В такую роль надо вложить все прожитое и нажитое, весь прошлый опыт, который ты в себе несешь. Без прошлого опыта, и не только твоего личного, нельзя играть в трагедиях Шекспира.
Выдающийся итальянский актер Эрнесто Росси сказал: «Беда в том, что как играть Ромео познаешь в семьдесят, а играть надо его в семнадцать». Теперь, проработав столько лет в театре, я сам познал эту бесспорную, но горькую и, на мой взгляд, несправедливую истину.
Попутно замечу, что с превеликой осторожностью надо относиться не только к шекспировским ролям. Вспоминаются годы создания (это уже наша эпоха) в литературе, на сцене и в кино так называемой Ленинианы – к столетнему юбилею Ленина. Был спущен приказ, чтобы в каждом театре шел спектакль с Лениным. В каждом! А их было 365. И вот в каждом театре какой-нибудь актер, ростом не выше 172 см, приклеивал усы и бородку, лысину, засовывал руку за жилет или в карман, другую протягивал вперед и картавым голосом к чему-то призывал…
Михаил Ульянов с женой и дочерью Леной
Кинорежиссер С. А. Герасимов заметил по этому поводу: «Спроси у любого главного режиссера театра: есть ли у него актер на роль Чацкого, Гамлета, Отелло? Редко кто скажет, что есть. А вот почему-то на роль Ленина в любом театре актер найдется». В самом деле, получалось, что Ленин – это такая обыкновенная и однозначная фигура, что по сравнению с Чацким никаких проблем не представляет.
Сейчас, кажется, все идет к тому, что и Чацкий, и Гамлет, и Отелло, и Ромео, и другие роли классического репертуара тоже никакой проблемы собой не представляют. Откровенно говоря, я рад этому и всячески эту творческую смелость приветствую. Но все-таки…
Обращусь к двум московским «Гамлетам» – Петера Штайна и Роберта Стуруа.
Пьеса написана в 1601 году, а сегодня на дворе 1999-й. За эти 400 лет Гамлет сыгран в сотнях театрах бесконечным числом великих актеров, и у каждого было свое видение этого образа, каждый привносил в него что-то свое, искал в шекспировском творении ответы на свои вопросы. Этому нет и не будет конца – безгранично познание мира через искусство театра.
Но в любую эпоху перед создателями спектакля стояла и стоит сложная задача – найти такое решение, чтобы он был и современен, и классичен, и вызывал интерес зрителей.
«Гамлет» Петера Штайна, по моему мнению, конкретен, рассудочен и сух, и от этого с трудом усваивается. Я, честно говоря, не понял, о чем он. А мне надо понять о чем, понять, какую мысль он несет мне сегодняшнему. Я же только увидел четкие, графические, букварские мизансцены. Этот «Гамлет» не волнует. Он существует вне моих болей, бед, раздумий. Он не проникает в мой мир и не ведет меня в какой-то другой.
Спектакль Стуруа – живой. В нем есть движение, вспышки протуберанцев, в нем ощущается работа души, не только мысли.
Р. Стуруа – грузинский режиссер, глубоко национальный и в то же время абсолютно свободный от национальной ограниченности. Это художник с мировым именем. Национальное начало придает его стилю неповторимое своеобразие, множит краски его творческой палитры.
Гамлет-Райкин меня не пленил. Константин Райкин – хороший актер, но это не его роль. Режиссерскую работу Стуруа я принимаю, как говорится, на все сто. А спорные моменты, к примеру, появляющуюся на сцене тачку с углем, склонен отнести к тому самому «чем будем удивлять», так как тачка эта не стоит поперек мысли, которую вложил режиссер в спектакль.
Роберта Стуруа я поставил бы в ряд наших лучших режиссеров – Любимова, Захарова, Фоменко, Додина… Их не так много, и это естественно. И то, что они очень разные, тоже естественно.
…У кого-то из великих есть замечательное высказывание о различии ораторского искусства Цицерона и Демосфена.
Когда речь произносил Марк Туллий Цицерон, римский сенат охватывал восторг: «Боже, как он говорит!»
Когда речь перед греками держал Демосфен, афиняне кричали: «Война Филиппу Македонскому!»
То же можно сказать о различии в искусстве режиссуры.
Искусство многолико – и этим оно интересно. Искусство безгранично – и этим оно прекрасно. Искусство всезнающе – и этим оно замечательно.
Сегодня искусство ищет пути, как в заваленной шахте, – к людям, к свету, – и находит, часто с помощью классики, эти пути.
Классика – как посох в руке усталого путника жизни.
«Русь, куда ж несешься ты?»
Художник не определяет время, он его через свое творчество раскрывает. А потому он должен понять это время, проникнуться его сутью. Но как сложен, мучителен бывает путь постижения мира, особенно «в его минуты роковые».
Существуя в нашем сегодня, я не могу пройти мимо этой даты: 7 октября 1998 года – в этот день состоялась акция всенародного протеста против сегодняшних условий жизни в стране.
Я наблюдал по телевидению за этим странным, будто бы сразу выдохшимся, бесцельным народным бунтом. Давно сказано: нет хуже российского бунта, страшного и бессмысленного. Этот получился не страшным, народ не «пошел в топоры», как говаривали при Стеньке Разине. Но бессмысленным все-таки был. На мой взгляд.
Я говорю «на мой взгляд», потому что каждому из нас сейчас надо определиться в своих симпатиях и антипатиях, в своем согласии с чем-то и несогласии. Не потому, что от меня, песчинки мироздания, что-то зависит (в какой-то степени все-таки зависит), а потому, что надо прежде всего для себя понять, в какую сторону смотреть, в какую сторону прокричит Золотой петушок, кликая беду или радость.
Сделать это сегодня, когда произносится столько слов, дается столько обещаний, клятвенных заверений, когда существует масса точек зрения и каждый уверен, что именно его – единственно верная, крайне непросто. Трудно разобраться в рецептах выхода из экономического кризиса, потому что рецепты эти порой абсолютно противоположны друг другу.
Но страшнее всего – духовный кризис, выход из которого, судя по всему, мало кто ищет, особенно в государственном масштабе.
Духовность ныне уценена до крайности. Сегодня духовность не в почете. Сегодня в цене хваткость, жесткость, умение добиваться личных целей любыми средствами. Сегодня в почете не доброта и деликатность, а бессердечие и нахрапистость. Хватай удачу обеими руками, не думай о других!
