– Из-за этой лестницы я даже придумала похожий эпизод для романа: героиня тоже идет по лестнице, и вдруг гаснет свет. Только там все специально подстроено, чтобы на нее страху нагнать. Причем тот свет автоматически не отключается через три минуты, как в нашем подъезде.
Оказавшись на лестничной площадке, Айше, прекрасно знавшая, где находится выключатель, уже протянула к нему руку, когда прямо возле нее послышался какой-то шорох. Она, не успев испугаться, включила свет – и отшатнулась, увидев перед собой госпожу Мерием, выглядывающую из своей двери.
– Ой, добрый вечер, госпожа… – начала было Айше, но, всмотревшись в лицо соседки, переменила тон:
– Что с вами? Что случилось, госпожа Мерием? Вам плохо?
– Айше… – каким-то безумным шепотом сказала Мерием, – она… она мне позвонила. Только что.
– Кто позвонил? Не волнуйтесь, пожалуйста. Вот и господин Кемаль здесь. Что случилось? – повторила она вопрос, видя, что испуганная Мерием как будто вообще не понимает, что ей говорят.
– Она позвонила. А я не сделала ничего плохого. Я только хотела помочь полиции. Как доброжелатель. Значит, это не она…
– Кто не она? О чем вы говорите, госпожа Мерием? – вмешался Кемаль, надеясь, что при виде полицейского пожилая дама заговорит более вразумительно.
– Ни о чем, – отрезала вдруг Мерием. – Я не с вами разговариваю, а с Айше. И вообще больше ни слова не произнесу. И ты, Айше, ничего не говори. Это не она! А то она и тебе тоже позвонит. А это такой ужас, ужас…
Дверь резко захлопнулась.
Айше и Кемаль в недоумении переглянулись.
– Эта мадам всегда такая? – шепотом спросил сыщик.
– Вроде обычно нет, – тоже шепотом отозвалась Айше. – Бред какой-то: «она», «не она», «позвонит»… Я завтра с ней днем поговорю, если будет время.
Свет снова погас.
Айше сразу же нажала на выключатель, и ей почему-то стало безумно смешно. Она засмеялась, пытаясь одновременно объяснить Кемалю причины своего смеха, но не смогла выговорить ни слова. Когда вместо смеха она почувствовала озноб? Секунды – или минуты? – через две? Через пять? Через час?
– Доброжелатель… ужас… я с ума здесь сойду… Мерием уже сошла! Я не хочу ничего расследовать… я ничего не понимаю. И я боюсь. Я уже всех боюсь!
– Айше, Айше… Вы устали и много пережили за эти два дня. Сейчас снова погаснет свет, не бойтесь. Ничего не бойтесь. Я тоже пока ничего не понимаю, но мы во всем разберемся, обещаю вам. Ну, возьмите себя в руки.
И свет опять погас, и Айше не испугалась, а, закрыв глаза, прислонилась головой к его плечу и чувствовала, что озноб проходит, что ей тепло и спокойно в объятиях этого вчера еще незнакомого ей мужчины, и что лучше всего было бы так и стоять, полуобнявшись, и никуда не ходить, и не расспрашивать никого ни о каких девушках… о Лолитах – мелькнуло в мыслях откуда-то взявшееся слово. Кто-то его о ком-то сказал? В связи с чем? И что, интересно, произошло с Мерием? Айше поняла, что к ней возвращается способность мыслить, а вместе с ней и множество вопросов без ответов.
«Не найдешь ответа – не успокоишься. Не найдешь ответа – сойдешь с ума… – вертелось почему-то в голове. – А в романе у меня свет так и не включился. И никто не утешал героиню, не обнимал и не гладил по голове. Так что мне не так уж плохо!»
Глава 18. Астролог
Она это или не она? Как бы узнать?
София проклинала тот день, когда она решила не вмешиваться в дела своих детей.
А ведь сколько лет она гордилась собой и была уверена в своей правоте! И рекламировала свою жизненную позицию! Пыталась убедить подруг и родственников, что детям нужно предоставлять максимальную свободу, не ограничивать их независимость, чтобы из них выросли полноценные, уверенные в себе личности. Она с малых лет поощряла самостоятельность дочери и сына, категорически отказывалась помогать им делать уроки («Это твоя работа, ее должен сделать ты сам, а не мы вместе, только тогда ты сможешь гордиться своими успехами и точно знать, на что ты способен!»); она не высказывала одобрения или неодобрения при виде друзей и подружек своих детей, она разрешала им самим выбирать себе одежду и игрушки, сообразуясь лишь с финансовыми возможностями семьи.
А они, увы, были невелики. Трудолюбивая и изобретательная София делала все, что было в ее силах, чтобы ее дом не выглядел убогим и бедным, чтобы всегда было чем полакомиться и угостить друзей, чтобы дети были одеты не хуже сверстников и могли покупать себе то, что малыши, а потом подростки считали жизненно необходимым.
И если их мать приходила в ужас от стоимости какой-нибудь иностранной кассеты или журнала, то дети этого не подозревали. Разве она их баловала? Вовсе нет! Она предоставляла им право выбора, создавала стартовые возможности, о которых не заботился их отец, поощряла их честолюбивые мечты о карьере, чтобы они ставили перед собой серьезные цели, получили образование, стремились достичь чего-либо в жизни… Неважно, что это будет: деньги ли, власть, мировая слава – лишь бы они не выросли никчемными бездельниками, как их… господи, как же трудно сделать так, чтобы дети не походили на собственного отца! София с ужасом видела признаки похожести: дочь улыбалась, как он, прищуривая глаза; сын точно так же, как муж, откидывал назад волосы со лба и хмурил брови, когда бывал озадачен.
Она внушала себе: это все внешнее, только внешнее; я воспитаю их по-своему, совсем другими; они будут трудолюбивы, и не болтливы, и независимы в суждениях, и не будут прятаться от жизни за мамочкину спину, и сделают прекрасную карьеру, и не будут прозябать в бедности. Она болезненно ощущала недостаток собственного образования, переживала, что не так много может дать своим детям, читала, что могла и когда могла, находя время между шитьем и готовкой. Она практически не выключала телевизор, надеясь почерпнуть из всевозможных ток-шоу и выпусков новостей как можно больше информации. И старательно предоставляла детям свободу: они гуляли, где и сколько хотели; дружили с кем хотели; учились, как умели; одевались и стриглись, как считали нужным.
И никогда еще София так явно и осознанно не жалела об избранной ею тактике.
Со старшей дочерью все получилось: Лейла заканчивала консерваторию (у нее было дивное сопрано), была помолвлена с прекрасным, скромным и состоятельным молодым человеком. Впрочем, она всегда любила сказки и надеялась, что они сбудутся в жизни. Как и все Раки, она была честолюбива и весьма расчетлива, умела планировать свое будущее, была ответственна и хозяйственна. Словом, с ней все было в порядке и, хотя она уже несколько лет жила и училась вдали от дома, мать о ней практически не беспокоилась. А вот Бора… буйный северный ветер…
Не то чтобы он постоянно стремился быть не таким, как все, он просто был не таким – и все. Он ничего никогда не делал обыкновенно, как полагается – во всем ему нужно было быть нестандартным, оригинальным, особенным. И быть лидером.
Чем он только не увлекался, куда только не направлял свою бурную энергию! Отвратительно громкая сверхмодная музыка; увлечение серфингом; многочасовые сидения на стадионе с лицом, покрашенным в цвета любимой команды; экстравагантная одежда; поступление в секту сатанистов, приведшее в ужас мать, – всему этому он отдавался с самозабвением и свойственным ему артистизмом.
