– Конечно, – ответил пианист. – После убийства прошло десять дней, правильно? Лиза сказала, что зонт был у Пелин в тот вечер, – это точно?
– Думаю, да, – сказал Кемаль. – Я, конечно, постараюсь еще кое-кого разговорить, но тем не менее… можете считать, что это доказано. Она ушла из театра с этим зонтом.
– А зонт-то точно тот самый? Может, просто такой же? – музыкант был явно не глуп и задавал правильные вопросы.
– Это было бы почти невероятным совпадением, но я тоже об этом подумал. Так вот я узнал, что таких зонтов было всего десять – представляете, десять! На весь Измир! – он до сих пор не верил в такое везение: их могло быть сто, двести, сколько угодно, но ему повезло, и он видел в этом знак свыше. Десять зонтов – ерунда какая!
– Пробная партия или что-то в этом роде. Или, наоборот, остатки? Но главное, что девять из них куплены по кредитным карточкам, и у меня уже есть список купивших. Среди них и ваша Пелин. Только один зонт продан за наличные, и его выследить не удастся. Покупателей я, конечно, проверю… но вы сами-то верите в такие совпадения? Кстати, можете посмотреть: вам их имена что-нибудь говорят? – он подсунул список Цветану, в конце концов, зонт обнаружился у него, не может он не быть знаком с его владельцем.
– Ну, вот видите, – удовлетворенно сказал Кемаль, когда Цветан, перечитав имена раза по три, отрицательно качнул головой и вернул ему распечатку.
– Ну, значит… за эти дни у меня много кто был… почти все наши, кого вы видели. Заходили наши болгарские музыканты… позавчера, кажется, но они-то точно ни при чем. Лиза, – зачем-то ему вдруг понадобилась ее помощь, хотя все, что он говорил, было несложно и понятно, и Кемалю показалось, что он просто устал говорить по-турецки или не мог больше обходиться без ее участия в разговоре и в его жизни.
– Ты скажи ему, – теперь Лиза послушно переводила, словно дождавшись того момента, когда должна вступать, – что в сам вечер убийства у меня был Ринат. Мы сначала смотрели фильм у него… к нам еще Тайфун заходил зачем-то, он нас видел… потом пошли ко мне… у меня был гювеч приготовлен, проголодались и пошли. Мы все это сто раз обсудили, надоело уже! На следующий день или… нет, кажется, все-таки через день еще ко мне балетисты приходили, – он озадаченно посмотрел на улыбку, которой Лиза отметила очередной его лингвистический промах, – так просто. Это убийство всем покоя не давало, поговорить хотелось. Гена был, Рома, Ринат, Нелли, Эрол, Тайфун… кто-то еще из девчонок, нет, не солистки точно… Нур точно была, она па-де-труа танцует… Игорь за Нелли зашел. Больше я не помню, честное слово, я же не следил за каждым. Кто угодно мог этот зонт подсунуть, если бы захотел. Просто принес бы и поставил, никто бы и не заметил. Потом, уже в другой день, были только Нелли и Гена, Ринат вообще ко мне часто заходит… и вчера вот Лиза, но она…
Она зонта не приносила, она его унесла.
– Кстати, непонятно, на что он рассчитывал? – да, в логике пианисту не откажешь, наверняка увлекается шахматами, бриджем, судоку или еще чем-нибудь интеллектуальным. – Никто мог никогда не найти этот зонт у меня за шкафом, вернее, между стенкой и шкафом, мы совсем случайно…
Лиза покраснела, и Кемаль, отведя от нее глаза, чтобы не смущать еще больше, живо представил себе эту случайность.
– Хотя… я собирался нести его в театр и искать хозяина. Там бы на него и обратили внимание, и кто-нибудь сказал бы, что это зонт Пелин.
И все запуталось бы еще больше. Похоже, зонт был оставлен именно для этого – без определенной цели, просто чтобы вся эта история стала еще непонятнее, почему бы и нет, раз зонт (без всякого умысла, совершенно случайно) оказался в руках у убийцы? Он, наверно, ждет не дождется, пока Цветан его обнаружит, может быть, даже исподтишка наблюдает за ним: что, если он нашел зонт, но не принесет в театр и никому ничего не скажет?
А вывод из всего этого только один: убийца, независимо от того, убил он и вторую женщину или нет, имеет отношение к театру.
– А что если так и сделать? Принести этот зонт, показать всем? – предложил пианист. – Может, он как-нибудь себя выдаст?
Все понятно: творческая натура. Только не надо этого – любительской самодеятельности.
– Если он этого от вас и ждет, то вряд ли. В любом случае, зонт пока побудет у нас. А там видно будет.
Может, ему удастся найти то, что надо было искать с самого начала.
Черт, если бы этот музыкант не был так рассеян в быту, или не так погружен в собственные переживания и роман с Лизой, или имел бы приходящую прислугу или постоянную любовницу, зонт уже давно появился бы на сцене и играл предназначенную ему насмешливым режиссером роль. Он навел бы ненужные подозрения, ввел бы всех в заблуждение, вызвал бы какие-нибудь непредсказуемые ссоры и предсказуемые сплетни – но он вполне мог навести Кемаля и на правильную мысль. Он же сделал-таки это – даже прождав так долго за кулисами.
– Спасибо вам, – искренне сказал Кемаль, поднимаясь. Они нравились ему – эта пара, о которой он прежде никогда не думал как о паре… впрочем, они, похоже, тоже недавно догадались. Что же они будут делать: у нее же муж, дети? – Вы, конечно, понимаете, что все это между нами. Я завтра буду в театре, вы не подавайте вида, что мы встречались. И никаких разговоров о зонтах, я вас прошу!
Они проводили его до двери.
– Надо Дениску звать, – вздохнула Лиза, – а то он до ночи у соседей просидит. И Тим уже час в компьютере…
– Подожди, – шепнул ей Цветан, – подожди две минуты… нет, лучше пять!
И еще пять долгих минут длилось это па для двоих – пока не пришло время вступать другим танцорам и нельзя было больше обманывать себя и публику, что на сцене никого нет, кроме них двоих и их любви.
Пять коротких минут – только балет и любовь наполняют каждую секунду, каждый жест таким смыслом, что пять минут могут тянуться бесконечно долго.
Пять минут – это много. Для любви и балета – может быть, потому, что и то и другое полно иллюзий и существует вне времени?
13. Полонез
Два дня.
До премьеры осталось два дня.
Напряжение, и так не покидавшее театр и репетиционные залы, достигло, казалось своего апогея. Каждый день с утра класс, потом репетиции, последние примерки костюмов, прогоны на сцене, ссоры из-за незаконченных (через два дня уже – когда же, наконец?!) декораций, установка света, бесконечные согласования, короткие нервные вспышки солистов, пререкания с дирижером (к многочисленным танцорам добавился еще и оркестр!), снова прогон до позднего вечера – и над всем этим спокойная высокая фигура главного хореографа, каким-то чудесным образом ухитрявшегося быть одновременно в нескольких местах и не терять самообладания.
Теперь Кемаль прекрасно разбирался в сюжете «Лебединого озера», в последовательности актов и выходов солистов, он узнал много лишнего об особенностях освещения и работы балетного дирижера, он почти с восхищением наблюдал за Шевкетом, напоминавшим ему полководца или опытного капитана попавшего в шторм корабля.
