Меня не было потому… потому, что меня попросили поехать… где-то здесь постукивала, просясь на свободу, какая-то мысль… она сама попросила… да… если бы не она, я бы не поехал, и она была бы… ничего бы не было.
Значит, она сама устроила все это? Она ждала своего убийцу?
Делайте, что хотите… да, хорошо… уже иду…
Приедет Кемаль, во всем разберется… ему я скажу… завтра же я смогу говорить, дышать, думать.
Или уже никогда не смогу?..
7. Эмель
Она чувствовала, что не выдержит.
Не вынесет этого мелодичного нежного звона. Нежного, тихого, мелодичного, отвратительного звона.
Дин-дон, дин-дон… тихий, приятный, манящий звук. Она шла на него, и звук приближался, и казался в темноте и тишине ночи громким и противным.
Дин-дон, дин-дон… Джон Дон… дин-дон… по ком… дин-дон… зво-нит… дин-дон…
Ночь должна быть тихой. Здесь всегда тихие ночи, по ним любит гулять прибегающий откуда-то по вечерам и исчезающий к утру ветер. И сегодня такая ночь – звездная, лунная, красивая. Тихая и пустая ночь. И ветер уже кружит по этой пустоте.
Она сделала еще один шаг. Сзади был пустой дом, и ночь и вся жизнь казались пустыми. Дин-дон… если бы только не этот мерзкий звон.
Эти проклятые колокольчики, видите ли, отпугивают злых духов. Ну и что они отпугнули, когда столько злого обрушилось сразу?! Разве защитили кого-нибудь?! Помогли?!
Как бы не так… теперь еще и смеются над ней! Тихо пересмеиваются: дин-дон, дин-дон, дин-дон…
Позади пустой дом, пустой после убийства.
Впереди чужой дом и чужой сад – ха, сад, одно название!
Камни, и больше ничего. Но они по крайней мере никому не мешают. Наверно, потому, что не их дело защищать от злых духов, и они лежат себе тихо и молча укоряют колокольчик, и он вынужден оправдываться перед… соотечественниками.
Почему он просто не замолчит от ужаса и стыда, этот… было какое-то слово – фурин? Так он, кажется, называется?
Господи, какая теперь разница, как что называется по-японски?!
С меня хватит, подумала она, я пойду туда, в этот сад, я не боюсь злых духов, бояться нужно только людей и… и тех, кто так на них похож, но на самом деле… и не отличишь, но убийца – разве он такой же, как мы?
Хватит.
Иди, ты должна, иначе сойдешь с ума.
Темные камни в соседнем саду напоминали свернувшихся дремлющих чудовищ, и вокруг них на чуть более светлом песке шевелились тени сосен, и было так страшно, что подгибались колени и приходилось твердить себе: я пойду, я не боюсь, я пойду, я не боюсь, я… конечно же, боюсь, но пойду: не чудовища же они на самом деле – эти камни!
Она должна снять этот колокольчик.
Хватит. Хватит с нее этого звона, который сводит ее с ума. Больше она не выдержит. Он звонит, и звонит, и звонит.
Дин-дон. Дин-дон. По ком? Что – по ком?
По тебе. Он звонит по тебе. По тебе.
Потому что больше не по ком! Никого нет. Никого. Дом пуст.
Эмель убита. Убита – господи, неужели?! Не верится.
Брат арестован. Ее брат – господи, не может быть! Не верится.
Айше ничего не ела с утра, и бокал вина, навязанный ей внимательным, сочувствующим соседом, кружил голову и путал мысли. Собственно, мыслей было не так много. Не называть же мыслью то единственное желание, которое удалось сформулировать более или менее ясно. Снять проклятый соседский колокольчик с нежным звоном от малейшего ветерка и изысканным японским именем «фурин».
Сжав в руке ножницы (как она, интересно, ухитрилась их обнаружить в доме брата после всего случившегося?), Айше шагнула на низкую бетонную ограду участка. Хорошо, подумала она, что они еще не успели поставить чугунные решетки, как собирались, и что пока их сад отделен от соседского лишь низкой и широкой бетонной стенкой, едва доходящей до колена.
Она спрыгнула вниз. И наткнулась на камень. От боли она чуть не вскрикнула и выронила ножницы.
Чертов сад. Чертовы камни. Чертов колокольчик. Луна светила ярко, глаза привыкли к темноте, и ножницы легко обнаружились прямо у камня.
На ноге была кровь, и Айше сжала губы, чтобы не заплакать. Не от боли, а от какой-то обиды и злости. Разве сегодня ей было мало крови? Крови и боли. Неужели это никогда не кончится?! И что же это вообще такое вдруг началось в ее жизни? Словно она спит и не может проснуться.
Ее брат, любимый старший брат, уважаемый и преуспевающий адвокат, убил – убил?! – свою милую любимую жену, спокойную домохозяйку и рукодельницу. Господи боже мой.
Какого черта звенит этот веселый колокольчик?.. Что за колокол зазвонил в ее жизни? За что?..
За соседским незанавешенным окном, отсвет которого бледным квадратом лежал на подстриженной траве газона, двигались тени. Что они делают? Живут себе, как прежде? Едят и пьют, как будто ничего не случилось? Почему-то Айше это задело, и она, на секунду забыв о колокольчике, осторожно двинулась к окну. Вглядываясь в него и при этом стараясь не наткнуться на еще какой-нибудь камень.
Чего-чего, а камней здесь в избытке. Филиал Страны восходящего солнца. За окном в светлом кимоно – а в чем же еще?! – неторопливая соседка Шейда медленно несла красивый фарфоровый чайник. Волосы уложены в высокую прическу, лицо бледное от макияжа. Она поставила чайник куда-то вниз и склонилась в изящном поклоне. Черт!
Именно этот манерный, странный поклон доконал Айше. После всего, что она пережила с сегодняшнего утра, что угодно могло стать последней каплей. Она думала, что ею стал колокольчик. Потом этот попавшийся под ногу камень. Зачем этим идиотам понадобилось перевозить сюда все чудеса Японии, все эти кимоно, фурины, оригами, икебаны, сады камней, мечи для харакири?!.
Особенно мечи… сколько же было крови, господи!..
А теперь они заваривают чай и кланяются своими идиотскими поклонами. Как ни в чем не бывало. Как будто рядом нет пустого, страшного, опустевшего после убийства дома. И вообще никого и ничего нет. Кроме их любимой воображаемой и скорее всего выдуманной Японии.
Айше опустилась на траву и заплакала. Впервые за этот день. Заплакала от неуместной и нелепой ненависти к чайной церемонии с поклонами. Колокольчик все звенел, и она отстраненно подумала о том, какой сильный сегодня ветер. Поэтому и фурин звенит. И сосны шумят.
А брата нет. И его жены нет. И ее самой, Айше Демирли (почему она вдруг назвала себя девичьей фамилией? Фрейда бы сюда какого-нибудь!), ее самой тоже почти нет. Разве это она – ночью, одна, испуганная, заплаканная, с ножницами в руке и ободранной до крови ногой, в чужом саду?.. Да еще подглядывает в окна…
Наверху привычно шумели сосны, и светила луна, и позвякивал колокольчик. Ветер. Конечно, осень скоро. Уже почти осень. Почему-то (да уж понятно – почему, из-за этих!) вспомнилось японское – что там? – танка или хокку?..
