Как она может даже думать?!
Четырнадцать сорок семь – он все еще держал тонкий длинный чек с бледными цифрами – что это: тонкое, бледное, но надежное алиби или ни на что не годная полоска мятой бумаги?
Что он там накупил – лента сантиметров на двадцать, не меньше!
Кемаль, так и не ответив на призыв Айше об отъезде (а что тут ответишь, никуда мы не поедем, ей это тоже понятно, не маленькая!), стал вчитываться в блеклые иероглифы супермаркетных сокращений.
«Кавак. крас.» – красное вино «Каваклыдере»?
«Дим. ап. нат.» – натуральный апельсиновый сок марки «Димес»?
«Сют. бры. дом.» – брынза домашняя марки «Сюташ»?
«Рыб. дор. св.» – рыба дорада свежая?..
Постой, рыба же у рыбаков? Или все-таки в супермаркете? Да нет, он помнил, на память ему жаловаться не приходилось: Айше совершенно точно сказала, что Эмель сказала, что рыбу надо купить именно у рыбаков.
Так. Айше сказала… интересно, она сама это слышала, или опять получается непроверяемая цепочка – кто кому что сказал и что потом сказал об этом другим?
– Айше, послушай, – он хотел было как-то помягче сказать ей об отъезде, вернее, о его абсолютной невозможности, но не смог выговорить ничего утешительного и, мысленно махнув рукой на всякие психологические тонкости, перешел к делу: – Ты сама слышала, что Эмель посылала Мустафу к рыбакам?
– Да, конечно, мы это вместе обсуждали, она ему так подробно все указания давала, ты же знаешь брата, – она чуть усмехнулась, и Кемаль обрадовался, что она так легко отказалась от идеи или хоть от разговоров об отъезде. – Он же никогда не мог купить ничего не по списку, никогда не знал, какие продукты лучше, ни во что не вникал… Эмель все ему писала и говорила, где купить.
– Но рыбу он купил в супермаркете! Вот, смотри, написано…
– Точно! Она и завернута в их бумагу, я просто внимания не обратила! Вот, видишь? – она распахнула холодильник и показала на аккуратный сверток с сине-красным логотипом. – Рыбаки в простой пакет кладут. И что это, по-твоему, значит?
– Не знаю. Что угодно может значить. Например, приехал он к рыбакам, а там нет нужной рыбы, и он поехал в супермаркет…
– Да там всегда есть рыба! Они же ее не удочкой ловят, они ее разводят прямо в море, как у них может ее не быть?!
– Ну, хорошо, тогда… тогда он мог почему-либо не захотеть туда ехать, увидел, что в супермаркете такая же рыба – и купил.
– И тогда алиби у него нет, правильно? До супермаркета ехать три минуты, рыбу они чистят быстро, вся поездка заняла бы минут двадцать… надо выбросить этот чек и рыбу развернуть! Вообще пожарить ее! – Айше метнулась к холодильнику.
– Перестань, – он перехватил ее и прижал к себе, – если Мустафа сможет все как-то объяснить, ничего не надо… жарить и выбрасывать. А если нет, то рыбаки все равно скажут, что он не покупал у них рыбу, в супермаркете его могут вспомнить, да и копии чека, не забудь, остаются, а он расплачивался кредиткой, вот здесь имя его… все до завтра, Айше, до завтра!
Четырнадцать сорок семь. Еще одно дело на завтра: проверить, за сколько минут можно доехать до супермаркета. Если Мустафа уехал около двух, хорошо, пусть даже в четверть третьего, это здесь для всех одно и то же, то куда он поехал сначала? Айше говорит, туда ехать три минуты, пусть пять, даже десять – мало ли, остановился зачем-нибудь или на заправку заехал? – но полчаса… остаются, как минимум, полчаса, а здесь наверняка все рядом, весь залив как на ладони. К тому же Мустафа не из тех, кто может полчаса бродить по небольшому супермаркету, он покупает все по списку и старается как можно скорее выбраться.
Интересно, местные уже занялись его машиной? Хотя зачем? По пробегу ничего не определишь, никто же не считает километры ежедневно, бензин тоже ни о чем не скажет: Кемаль помнил, что проезжал бензоколонку, она совсем близко, был он там или не был – какая разница?
По-настоящему существенно только одно: Мустафа уехал на машине, и, чтобы (предположим) вернуться, застать жену (предположим?) с любовником и (предположим!) убить ее, он должен был на машине же вернуться. Но машины у дома никто не видел и не слышал – это можно принять за доказанный факт. Мария, Айше, жена адвоката непременно упомянули бы машину, ее невозможно не заметить, а им, всем троим сразу, незачем умалчивать о ней. Даже если (предположим уж и это!) Айше покрывает брата – остаются остальные, менее заинтересованные свидетели.
Значит, еще одно на завтра: поговорить с Байрамом и вторым сторожем, не видели ли они машины Мустафы… или его самого, если он (предположим, что же делать?!) вернулся пешком. Кстати, попутно придется еще выяснять, сколько времени займет путь, если идти пешком… а откуда? Он же мог поставить машину где-нибудь недалеко и за пять минут… о господи! Или взять такси, или… надо выяснить, ходят ли сюда маршрутки или какие-нибудь автобусы… кто-нибудь мог его подвезти…
Нет. Если он изначально задумал… пусть не убийство, а что-то нехорошее и тайное, то не стал бы рисковать и втягивать в это таксиста или еще кого-то. Но если бы он вернулся пешком – его наверняка заметил бы сторож на воротах, спросил бы, почему вы без машины? Или это здесь в порядке вещей, люди ходят на пляж пешком, и никто не обращает на них внимания?
Господи, сколько вопросов!
Как бы дожить до утра – и начать задавать их все, и получить хоть какие-то ответы. За которыми потянутся новые вопросы, и их снова придется задавать тем же или другим – равнодушным или заинтересованным, правдивым или хитрящим, болтливым или молчаливым, сердитым или доброжелательным, раздражительным или спокойным, мнительным или любопытным – самым разным людям… кто это сегодня сказал, что они – как камни?
Глупость какая – у камней нет никаких эмоций… они по крайней мере не лгут.
И, кстати, не убивают.
Если не используются как слепое орудие…
10. Николай
– Борис, брось, я сказал! Что я – сам не донесу?! Машка! Мишка! Где вы все, а? Смотрите сюда! Ма-а-аш! Борь, куда идти-то? Вроде раньше тут по-другому все было? Слушай, а жара-то! Не поверишь, что почти сентябрь! Сейчас все это брошу – и в море! Устал как собака! Ма-а-аш!
– Ой, Ник, вы уже… а я ждала-ждала и пропустила!.. О господи, Мишка?! – при виде третьего мужчины, кроме мужа и Бориса, выходящего из машины, она не поверила своим глазам и машинально подняла к груди руку с какой-то тряпкой. Ярко-желтая ткань с серыми въевшимися разводами пыли и грязи так странно выделялась на фоне нарядного, явно специально надетого летнего платья, что Николай, шедший с чемоданом к лестнице, не удержался:
– Маш, брось ты тряпку свою! Ты здесь на отдыхе или где? Дома все мыть будешь! Да Мишка это, Мишка – что ты вытаращилась?! Решил вот вам сюрприз сделать…
– Пап, привет! О, дядя Миш, привет! В бассейн пойдем? Или лучше на море! Ты мне самолет сфоткал? А из самолета? А вчера над морем парашюты летали! Давай, поехали, может, и сегодня будут! А мы тут переезжали, а потом не переезжали! А еще тут тетю вчера убили – совсем, представляешь?! А Ланкина кошка…
