Они уходили и оставляли его наедине с камнями – а что же, остаться здесь и сторожить их? В сущности, Крис, кажется, этим и занимался, только в других масштабах: оберегал эти камни от вандалов, от ничего не понимающей и презрительно не желающей понимать черни, от времени, которое раньше текло медленной рекой и не разрушило их за тысячи лет, а теперь вдруг понеслось таким бурным потоком, что каждый день может вполне ожидаемо стать последним.
И для камней, и для их хранителей.
14. Шейда
– Темно у них, – сказал Нихат с интонацией школьника, который намекает родителям, что уже так поздно, так поздно, ну никак нельзя за уроки, или так холодно и так болит голова, что никак нельзя сегодня в школу. – Может, до завтра? Заодно и доказательств дождаться бы – в смысле из лаборатории.
– Думаешь, нам завтра же все пришлют? Да там у них работы – кроме нашей! Я позвоню, конечно, я просил, чтобы быстро и… неофициально, сказал, чтобы заключение даже не писали, не срочно, но… кто их знает? Им же все только что привезли! Да обычно самое маленькое десять дней, это тебе не кино! Одна лаборатория на огромный город, да такие, вроде нас с тобой, у каждого же сложный случай, и отовсюду все просят! И потом не думаю я, что нам это так уж поможет! Наверняка на теле полно следов: Айше, Шейда, Мария точно, плюс еще и Мустафа, может быть. Они же виделись, обнимались… одежда в общем шкафу, расчески общие! Разве что эпителий…
Слушать про эпителий Нихату не хотелось: чего лишний раз вспоминать собственное упущение? Никто, правда, не знает, Кемаль возмущался негромко и наедине, ребята, скорее всего, ничего не заметили и не поняли, да Кемаль и возмущался-то врачом, а не им, Нихатом… может, и ничего? Обойдется? Вот раскроют они дело, и будет все равно, кто не вспомнил про эпителий и ногти.
– А если он… эпителий этот, принадлежит вообще кому-нибудь неизвестному?
– Да наверняка! Я почти уверен. Потому что Айше, Мария и Мустафа ее не убивали совершенно точно, а соседи – они хоть и странные, и меч у них этот, и скрывают что-то, но им-то зачем?! Да, темно… давай-ка с той стороны посмотрим: может, на террасе сидят? Или хоть один кто-нибудь?
Они прошли мимо дома, который Кемаль по идее должен был считать своим: там Айше и ее брат, то есть его семья, но дом, в котором он провел только одну короткую ночь, казался ему таким же чужим, как остальные. Первый этаж был освещен, но плотные белые шторы, которые все непременно вешали на дачах, чтобы уберечься от летнего солнца, были задернуты, и ни жены, ни Мустафы ему увидеть не удалось.
В доме русских выше по улице светилось несколько окон, и внизу и наверху, Нихат старательно не смотрел в ту сторону, а впрочем, за соснами и оливами с того места, где они были, все равно ничего не разглядеть… а если и разглядеть, то лучше не надо! Чужое счастье лучше не видеть, а ведь даже если она просто моет посуду, а он просто читает газету – это и есть счастье, что же еще?
Шумел ветер, звенели цикады, на углу странным зеленым светом светился куст, разросшийся так, что фонарь оказался у него внутри.
Они обошли дом адвоката – тишина, темные камни выделяются на светлом песке.
– Ладно, ты иди, отдохни, – сказал Кемаль. – Лучше, и правда, завтра. Сейчас их по отдельности не застанешь, так что нет смысла. Давай лучше выспимся, и к англичанину с утра надо бы…
Айше и Мустафа сидели в гостиной и о чем-то спорили. Кемаль открыл незапертую дверь, и Айше, вскочив с дивана, бросилась к нему.
– Где ты был?! Опять что-нибудь?.. Я уже звонить хотела, но боялась!
– Ничего, ничего, все в порядке. Кто-то стукнул вашего Криса… да все в порядке с ним, не волнуйся! Мы его в больницу отправили, сотрясение мозга вроде бы.
– Кто его стукнул?! Почему?
– Айше, какая разница, если он тут ни при чем?! Кемаль, послушай, я говорил с ними…
– С Эрманом и Шейдой, – уточнила Айше, а брат посмотрел на нее сердито, чтобы не перебивала.
– Он сказал, – Мустафа помедлил, видимо собираясь с духом, чтобы сказать что-то такое, что лучше бы не то что не говорить – вообще не знать. Не знать и не предполагать, что такое возможно. – Он сказал, что это все правда. Про Эмель. Что она хотела развестись и уехать. Нет, уехать и потом развестись. Что… у нее кто-то был. Другой мужчина. Он сказал, что даже Онур знает, что только я…
«Зачем он все это наговорил? Неужели не мог хоть что-то скрыть, помолчать хоть до похорон?! – возмущенно подумал Кемаль. – Какого черта ему понадобилось все это вытаскивать? Сказал бы полиции, мне, в конце концов, если уж такой… правдолюбец!»
Мустафа встал и нервно заходил по гостиной.
До кухонной стойки – и обратно до двери, до кухонной стойки – и обратно… Айше встревожено следила за ним, а Кемалю вдруг пришло в голову, что его шурин вполне мог так надоесть Эрману своим допросом, так вести себя с ним, что тот не без тайной радости выложил ему все эти факты. Тем более что рядом с ним самим преданная жена, а твоя вот какая была, и нечего так со мной разговаривать и обвинять во лжи – как-то примерно так, да? А если между ними еще какие-нибудь профессиональные счеты: скрытое соперничество, подсчет мелких побед и неудач в делах, количество и качество клиентов… да мало ли что? На поверхности-то вроде как дружба, а внутри – кто знает?
Мустафа дошел до кухонной стойки и вдруг изо всех сил стукнул кулаком по гранитной столешнице. Стукнул – и снова пошел к двери.
– Я не верю ему, – негромко, чтобы не сорваться на крик, и быстро произнес он, – не верю, и все! Вы можете верить, а я… если бы только своими глазами увидел! Господи, да у нее ни времени не было, ни… нет, не говорите, что времени сколько угодно и что это недолго, – он говорил, словно разгоняясь: все быстрее и громче, и так, словно они возражали, а он с ходу отметал все эти возражения. – Недолго, это когда просто секс… когда уже… уже есть кто-то… другой, – эти слова давались ему тяжелее всего, – и тогда да, конечно: договорились, встретились… разбежались!.. но ведь до этого… до всего этого должен быть какой-то… этап, правильно? Если бы мы… ссорились и вообще плохо жили, и она кого-то бы себе… присмотрела, или ее бы кто-нибудь присмотрел, то вот тогда… как я бы мог этого не заметить? Нет, ну как?! Были бы звонки, подарки, хотя бы цветы, хоть раз она упомянула бы нового знакомого – когда еще ничего не было, да? Ну, вот вы, оба, представьте, что один из вас…
– Я идиот, – сказал Кемаль. Мустафа и Айше удивленно и выжидательно посмотрели на него. – Идиот, – повторил он, доставая из кармана поспешно засунутую туда мятую бумажку. – Как она могла планировать с кем-то уехать и… и вообще, если у нее на распечатке ни одного постороннего номера?! То есть постоянного постороннего. Понимаете? Вот, смотрите! Вот ты, вот это Эрман, вот Онур, вот Айше, вот еще какие-то номера, но это может быть супермаркет, чтобы привезли воду, подружка какая-нибудь… мы выясним, но они за месяц не повторяются. А если бы кто-нибудь был… тем более если бы она с кем-то условилась уехать…
