Кравец уже различал перед собой бандитские рожи, бледные, опухшие. Гады метались по опушке, прятались за деревьями.
Бородач в немецком кителе что-то кричал, махал своим. Алексей дал короткую очередь. Пули прибили бандита к дереву, потом он сполз на землю. Остальные – а их было двое или трое – пятились в лес, долбя из шмайсеров.
Малашенко вскрикнул, свалился в борозду, схватился за ногу. Капитан похолодел, бросился к нему.
– Федор, ты чего?
– Командир, ногу подстрелили. – Малашенко с болью смотрел на Алексея.
По его правому бедру расплывалось красное пятно. Малашенко скрипел зубами, покраснел от натуги. Боль была лютая.
У капитана немного отлегло от сердца. Ничего, пострадает, но не умрет.
– Командир, идите, работайте, – простонал оперативник. – Я сам перевяжусь как-нибудь. Не теряйте время, дайте стране угля. – Он пытался улыбнуться помертвевшими губами.
– Федор, держись. Эй, аптечку сюда! – гаркнул Алексей подбегающим красноармейцам. – Есть она у кого-нибудь, вашу мать?!
– Командир, что с Малашенко? – проорал Волков, ухитряясь одновременно палить по кустам.
– Живой. Вперед, служивые!
Их уже обогнали автоматчики. Они открыли дружную пальбу по лесу, прежде чем ворваться в него.
Подоспел взъерошенный Лева Березин, плюхнулся рядом.
– Лева, это Бабула, собственной гадской персоной.
– Да ты что?! – взревел Березин. – Так какого хрена мы тут лежим?!
Основная часть банды давно ушла, оставила заслон, который и оказывал сопротивление. Впрочем, дружным огнем его быстро сломили. Красноармейцы цепью растягивались по лесу, углублялись в чащу.
Под деревом валялся мертвый бандит с оскаленной пастью. Даже с того света он плевался злобой и ненавистью. Две пули в груди – этого хватило, чтобы прекратить сопротивление.
Алексей перешагнул через него, оглянулся. Судя по приметам, это некто Карпо Шинкарь, отличившийся в ходе нападения на изолятор НКВД. Он лично прирезал своих бывших сообщников и сотрудников милиции, потерявших бдительность. Подох, собака, туда ему и дорога.
Чуть дальше на переломившейся осине висел еще один. Он перелезал через нее, в этот момент и словил пулю в спину. Из горла рослого длинноносого блондина еще сочилась кровь, глаза выпучились, остекленели.
Алексей не прошел равнодушно и мимо этого типа. Приметы мертвеца совпадали со словесным портретом одного из убийц капитана Рыкова.
Капитан спешил дальше, обходил колючий кустарник, увязал в буреломе. Рядом шли солдаты, офицеры ГБ, злые сотрудники СМЕРШа.
Больше трупов не было, бандиты ушли. Кравец сгорал от нетерпения, вырывался вперед. Лощина поперек дороги по уши заросла зеленью. Он пробился через нее, вылез на другой стороне. Сломанная ветка, четкий след на бугорке, поросшем лишайником.
«Здесь они шли. Черт, а вдруг разделились? Снова у меня нехорошие предчувствия. Уйдут… уже удрали! Эта чаща простирается на десятки верст, здесь можно вырыть сотню схронов».
Младшие командиры уже не видели своих подчиненных, орали, собирая их в кучу. Отряд распался на мелкие группы, люди не знали, куда идти.
Сотрудники СМЕРШа и люди Березина пытались вычислить направление движения банды, но следы разбегались в разные стороны, потом терялись. Настоящие лешие: лес – их дом родной.
– Товарищи, будьте осторожны, возможна засада! – выкрикнул Алексей. – Смотрите под ноги, остерегайтесь ловушек!
Не за горами были сумерки. Солнце уже зашло. Сводная группа на километр углубилась в лес.
Вдруг где-то слева, на северо-западе, разгорелась стрельба. Трещали немецкие «МР-40», взрывались гранаты, нестройно огрызались советские ППШ.
– Они здесь! – истошно завопил молоденький выпускник военного училища. – Все сюда! У меня двое раненых!
Солдаты бросились к нему сломя голову, всех охватил охотничий азарт. Они догнали очередное тыловое охранение. Теперь бандиты не уйдут!
– Возьмем их, командир, гадом буду! – прохрипел Газарян, украшенный кровавой царапиной над глазом.
Надрывал глотку старенький английский пулемет «Льюис». Бойцы залегали, ползли, производили залпы по команде. Они теснили врага, медленно продвигались вперед, в уплотняющуюся чащу.
Еще один труп с пулей в башке. Шапка слетела, макушка выбрита, только чуб болтался, как сосулька.
Вдруг за деревьями заблестел просвет.
– Вперед! Приготовить гранаты! – выкрикнул пехотный лейтенант.
Гремели взрывы, трещали выстрелы. Под оглушительное звуковое сопровождение красноармейцы выбегали из леса и растерянно вертели головами. Они уткнулись в крутой обрыв. Глубокий разлом в земле, в который прыгнуть отважится только самоубийца! Лес на другой стороне, острые камни на дне, справа и слева глухие кустарники. Никого!
– Всем рассредоточиться! – злобно прокричал Алексей. – Проверить кусты! Зачистить гранатами!
Их уже не в первый раз обвели вокруг пальца. Кравец не мог сдержать ярость, матерился, как сапожник.
По солдатам никто не стрелял. Лешие растворились в темнеющем пространстве. Их, видимо, было немного, двое или трое. Бойцы забросали гранатами кустарник, потом начисто обработали его из автоматов.
Глупо, провели их. Небольшая группа отвлекла внимание, а основной отряд вместе с Бабулой ушел своей дорогой. Те бандиты, которые подставились, видимо, пробились через кустарник. Теперь они уже далеко, петляют по лесу, как зайцы.
– Снова уделали нас, Леха. – Расстроенный Березин плюхнулся в траву, принялся ковыряться в пустой сигаретной пачке, яростно смял ее, швырнул в ни в чем не повинного красноармейца. – Неправильно мы воюем.
Но Алексей не хотел сдаваться. Теперь он точно знал, что Бабула прячется в Хованском лесу.
Разрозненные группы красноармейцев до темноты шарили по чаще, отыскивая хоть какие-то следы. Таковые имелись, но вели в никуда. Случайно возникали, так же пропадали.
По мере уплотнения сумерек поиски теряли смысл. Фонарей у солдат почти не было. Они группами возвращались на опушку, вытаскивали раненых.
– А в теории было так хорошо, – сказал Газарян и сокрушенно вздохнул. – Почему у нас все не так на практике?
Из Збровичей прибыла еще одна машина, в нее погрузили раненых. Одному красноармейцу бандиты прострелили голень. Другому пуля попала в живот и прошла навылет.
Ругался бледный, как мел, Малашенко. Он замаялся ждать, пока товарищи нагуляются и свыкнутся с очередной неудачей. Времени у него был вагон. Федор самостоятельно обработал рану, забинтовал, дополз до дороги. Но надо было срочно вытаскивать пулю.
Капитан болезненно переживал очередной провал. Он сидел в комендатуре, перебирал какие-то папки и чувствовал себя опустошенным. Видимо, выдохся, отработал свое на пределе, пора в утиль или в расход. Надо освобождать дорогу молодым толковым кадрам, умеющим мыслить нетривиально. К нему никто не лез – иначе он окончательно сорвался бы.
