Беникоф нахмурился:
– А зачем мозг это делает, если это мешает ему самому исправлять повреждения в нем?
– Интересный вопрос. Большая часть других тканей организма прекрасно умеет устранять повреждения самостоятельно или же позволяет это делать другим клеткам. Но задумайтесь на минуту о том, в чем сущность памяти. Она основана на определенной структуре сети невероятно крохотных контактов между клетками. Однажды возникнув, эти контакты должны сохраняться почти неизменными двадцать, или пятьдесят, или даже девяносто лет! Вот почему мозг изобрел множество специфических, свойственных только ему и не встречающихся в других тканях способов самозащиты, которые предотвращают многие естественные изменения. По-видимому, иметь лучшую память для него важнее, чем уметь устранять повреждения. Так вот, выздоровление Брайана займет довольно долгое время. Самая медленная его часть – восстановление разорванных нервных волокон. На это уйдет по меньшей мере несколько месяцев, даже при использовании НГФ, потому что мы боимся применять его в больших дозах. НГФ стимулирует рост и неповрежденных клеток мозга, и если мы не будем за этим тщательно следить, он может нарушить деятельность тех частей мозга, которые еще способны работать. Не говоря уж о том, что есть риск дать толчок к злокачественному росту. Поэтому состояние Брайана будет улучшаться очень медленно.
– А что вы будете делать дальше?
– Ну, до этого еще далеко, сначала нужно, чтобы проросли новые нервные волокна. Когда это произойдет, нам придется выяснить, чем занимаются нервные клетки, расположенные по обе стороны разрезов. А когда мы в этом разберемся, можно будет подумать о том, чтобы соединить нужные пары.
– Но их должны быть миллионы!
– Их и есть миллионы, но мне не нужно будет распутывать все. Я начну с самых легких. С пучков нервных волокон, которые соответствуют самым элементарным представлениям, какие есть у всякого ребенка. Мы будем показывать ему изображения собак, кошек, стульев, окон – тысяч подобных предметов. И смотреть, какие волокна будут на них реагировать.
Впервые за все это время она, увлекшись, забыла про усталость.
– Потом мы перейдем к словам. Среднеобразованный человек обычно пользуется примерно двадцатью тысячами слов. Это на самом деле не так уж много, если подумать. Мы можем прокрутить пленку, на которой записаны они все, меньше чем за день – а после этого перейти к словосочетаниям, группам слов, целым фразам.
– Простите мою тупость, доктор, но я не вижу в этом смысла. Вы уже много дней пытаетесь говорить с Брайаном, и нет ни малейшего признака, что он на это реагирует. Похоже, что он ничего не слышит.
– Да, похоже, только Брайан сейчас – не «он». Это просто разбитый вдребезги мозг, набор не соединенных между собой частей. Нам предстоит разобраться в том, что это за части, и заново их соединить. В этом весь смысл того, что мы делаем. Если мы хотим заново выстроить его сознание, мы должны сначала вернуться к самому началу и восстановить его части, чтобы потом соединить их и связать воедино его воспоминания. Что касается ввода информации, то сегодня был удачный день. Мы много узнали о первых годах учебы Брайана – о том важнейшем периоде, который определил его дальнейшую жизнь. Нам очень повезло, что ваши люди сумели разыскать психиатра, работавшего в его школе, – он сейчас преподает в Орегоне, его привезли сюда. Некий Рене Джимел. Он познакомился с Брайаном в первый же день, когда мальчик появился в школе, и после этого регулярно с ним встречался. К тому же он много беседовал с отцом мальчика. Он дал нам кое-какую отличную информацию для ввода.
– Что-нибудь неладно, доктор Джимел? – спросил Пэдди, тщетно стараясь, чтобы в его голосе не звучала тревога. – Я приехал, как только получил вашу записку.
Джимел улыбнулся и покачал головой:
– Наоборот, очень хорошая новость. Я помню, что, когда мы в прошлый раз говорили с вами и вашей женой, я предупреждал, что вам придется проявить терпение, что Брайану понадобится время на то, чтобы освоиться в этой совершенно новой обстановке. Всякому ребенку из маленького городка, которого забирают оттуда и привозят на другой конец света, нужно время, чтобы привыкнуть к переменам. Я с самого начала знал, что у Брайана будут с этим трудности, и был готов к самому худшему. Очень скоро выяснилось, что его ровесники в Ирландии преследовали и отвергали его, смеялись над ним за то, что он внебрачный ребенок. Хуже того, он чувствовал, что после смерти матери его отвергают и все его близкие родственники. Я виделся с ним раз в неделю и делал что мог, чтобы помочь ему это пережить. И хорошая новость состоит в том, что в помощи он нуждается, кажется, все меньше и меньше. Правда, он не слишком общителен с одноклассниками, но это со временем пройдет. Что касается учебы, то тут лучшего и желать не приходится. От преподавателей потребовалась лишь некоторая настойчивость, чтобы он с неудовлетворительных оценок вышел на круглые пятерки по всем предметам.
– «Настойчивость» – это звучит немного зловеще. Что вы имели в виду?
– Может быть, это слово здесь и не годится. Вероятно, лучше говорить о поощрении за старательность. Вы прекрасно знаете – опытный учитель всегда стремится отмечать и поощрять хорошее поведение и успешную учебу. Это попросту закрепление положительного условного рефлекса, неизменно эффективный метод. Если поступать наоборот – тыкать носом в ошибки, это почти ничего не дает, кроме одного: появляется чувство вины, что почти всегда приводит к обратным результатам. Для Брайана все учебные проблемы решил компьютер. Я видел записи его действий – да вы и сами можете их посмотреть, если захотите, – и знаю, чего он достиг всего за несколько недель.
– Записи действий? Боюсь, я не совсем понимаю.
Джимел в смущении принялся перекладывать бумаги на столе.
– В этом нет ничего необычного или незаконного. Это практикуется в большинстве школ, а здесь, в Университете свободного предпринимательства, это обязательное требование. Вы должны были это видеть, когда подписывали контракт о приеме на работу.
– Не помню. Там было пятьдесят с лишним страниц мелкого шрифта.
– А что сказал по этому поводу ваш адвокат?
– Ничего, я с ним не советовался. В то время жизнь у меня была… ну, скажем, довольно бурная. Так вы хотите сказать, что работа на компьютере всех учеников вашей школы находится под контролем и все, что они туда вводят, записывается?
– Обычная, общепринятая практика, очень полезный инструмент диагностики и воспитания. В конце концов, когда еще существовали тетради для выполнения письменных заданий, их тоже представляли на просмотр и проверку. Можно считать, что контроль за работой ученика на компьютере – это почти то же самое.
– Не думаю. Мы проверяем тетради, но не личные дневники. Но все это не имеет отношения к делу. О моральной стороне этих сомнительных действий мы поговорим как-нибудь в другой раз. Сейчас речь о Брайане. Что же видно из этих тайных записей?
– Что у него крайне оригинальное и необычное мышление. Вы знаете, что «лого» – не просто первый компьютерный язык, которому обучают детей. При искусном применении он очень гибок. Я пришел в восторг, когда увидел, что Брайан не только решал предлагавшиеся ему задачи, но после этого пытался писать метапрограммы, которые охватывали бы все возможные решения. Он создал свои базы данных и изобрел собственные правила программирования. Например, если требовалось получить промежуточный ответ, он вставлял вместо него несколько строк кодовой записи, а редактировал решение потом. Это очень легко делать в «лого», если знать как, потому что все инструменты для этого там заложены. Например, пока другие учились с помощью «лого» рисовать изображения и графики, Брайан их намного опередил. Каждый полезный фрагмент рисунка он сохранял и записывал как отдельную функцию, вводя при этом геометрические ограничения – где этот фрагмент разместить. И теперь его программы рисуют очень похожие карикатуры на других учеников, и на меня тоже. У них даже бывает разное выражение лица. Это было на прошлой неделе – а с тех пор он уже усовершенствовал программу. Теперь эти фигурки могут ходить и решать простые задачки прямо на экране.
