– А там, из проректорской, вышла фифа, – буфетчица приставила ладонь с растопыренными пальцами к затылку, изобразив то ли корону, то ли прическу, – так они с ней еще постояли… Больше я паренька этого не видела, – тетка пустила слезу и полезла за платком. Студент за ее спиной, давно переложивший коробки, как было велено, молча хлопал глазами. Я поблагодарил и покинул помещение.
«Стало быть, Светка приходила сестрицу навестить? Так что зря на меня Земцов бочку катит! – подумал. – Выходит, практически одновременно все узнали про тайные записи… наверное, – тут же пришло и сомнение. – Разве что Вовочка, не придавший должного значения моим словам, не передал их? Да нет же! Зря сомневаюсь! – сразу одернул себя. – Передал наверняка! Если бы он не сказал мою новость Светуле и Нефертити, то не сказал бы вообще никому и был бы жив! Стоп. Так, это что выходит? Если и есть еще одно передаточное звено – звенья – после Вовочки, так это только Светуля и Нефертити? Ну, конечно. С ними только и мог он обсудить нашу тему. Тему, и родившуюся, можно сказать, в нашей банде».
Дойдя до проректорской, я чуть приоткрыл дверь в предбанник. Царица Египетская, жива и здорова, хвала Всевышнему! – стучала на машинке какую-то депешу. Поскорее прикрыл дверь, пока меня не заметила. А то объясняться придется.
Что-то я уже ничего не понимал! Логика зашла в тупик. Что-то мы с Земцовым про звенья цепочки перемудрили. А тема-то с марками и записями в принципе вряд ли могла уйти к чужим. Кому она интересна? Кто вообще поймет, о чем идет речь, кроме членов нашей банды? Выходит, преступник вхож в нашу банду? Или примыкает к ней? Примкнувшие – это Маринка, отчасти – Земцов и… Солидол! Да! – шагая от старого корпуса к гаражу, я резко остановился. Черт возьми! Солидол! Хотя какой он, на хрен, примкнувший? Его же неизвестные шантажисты натравили на нас с Маринкой. Перед тем они, по словам самого Солидола, что-то такое узнали о нем, что не оставило ему выбора. Разве что последовать за отцом. Тот на шантаж не поддался, но заплатил за честное имя слишком дорогую цену. Что же такое банда (в отличие от нашей – настоящая) знает про Солидола-младшего? Я вдруг припомнил слова Земцова о том, что Бутенко-старшему была обещана коллекция, но она пропала. Раздосадовался! Не об изъятии ли марок у Лозового говорил Солидол: «Совершил ошибку, думая, что восстанавливает справедливость»?
Нам с Маринкой Солидол угрожал пистолетом с таким видом! Убедил – выстрелит. Может, потому что уже стрелял?! Парень не мог не видеть, что его Нефертити в секретаршах у Лозового – что капуста перед носом у козла! Солидол не мог не ревновать! А уж если узнал, для ревности и впрямь есть причина… А тут еще марки. Бог мой! Как же я был слеп! Тут история просто прозрачная, похоже! Как ее менты до сих пор не распутали? Впрочем, менты не знают ничего о марках. Кто им мог сказать? Только я. У ментов нет никаких оснований полагать, что секретарша была любовницей своего шефа, а у меня есть основания считать, что это так. Причем любовницей поневоле. Или я неправильно расшифровал пантомиму, увиденную возле дома Нефертити. Могли с языка Царицы сорваться слова, послужившие детонатором? Да, запросто! И взорвался мозг у «Отелло»!
Интересно, Солидол вернулся в больницу, как обещал, или все еще в бегах? – захотелось выяснить. Надо его трясти! – крепло мнение. Сдать ментам? Я обещал ректору молчать. Сидоров ведь считает себя обязанным опекать Солидола. Поговорить с Сидоровым? Не окажусь ли я связанным новым обещанием – ничего не предпринимать? Но, в отличие от ректора, мне-то Солидола щадить с какой стати? Однако один я с этим амбициозным психом не справлюсь, – понимал. Сообразил, нужен помощник. Выбор пал на Земцова. Земцов, очевидно, в форме – спортом занимается по утрам. И кажется, парень он не робкого десятка. Даром что прохиндей тот еще. Корреспондент молодежной газеты! Во всяком случае, все обсудить с ним можно, – на этом остановился.
Земцов приготовился внимательно выслушать то, что я ему расскажу.
– Я, конечно, понимаю, Андрей, что Константин Бутенко – сын твоих хороших знакомых, – оговорился я, – но у меня закралось очень нехорошее подозрение насчет него. В том числе – благодаря тебе.
Далее Земцов узнал от меня про звезду – Нефертити, и как Лозовой на моих глазах поздно вечером привез ее откуда-то нарядную. Из ресторана? Из гостей?.. После чего задержался у нее ровно столько, сколько потребовалось моему воображению, чтобы нарисовать соответствующую картинку. Свечку держать меня, ясно, не пригласили, но…
Затем я обрисовал соседу, как Солидол, сбежавший из психушки, размахивал пистолетом в деревенском доме Маринки, где поведал, что его отца шантажировали чем-то таким, что связано с его сыном. То есть с самим Солидолом. Мы поняли, повод есть.
– Он явился в деревню, чтобы вам исповедаться? – удивился Земцов. – И как он вас нашел?
Я тяжело вздохнул:
– Ему подсказали адрес. Те, кто шантажировал его отца. Потерпев неудачу, они принялись за ректора.
– А ректора-то кем шантажировать? Тем же сыном погибшего друга?
– Нет. Маринкой. Историей Лозового в деревне, о которой я тебе рассказывал. Его покушением на Маринкину честь.
– А ректор тут причем?
– Шантажисты историю эту творчески доработали. Будто ректор – главный развратник. А у того – молодая жена. Опять же, карьера.
– Каким образом «доработали»?
– Маринка написала заявление в милицию, словно ректор есть главный негодяй. А Лозовой, выходит, так. Напившись, захотел только, чтобы шеф с ним девочкой поделился.
– А доказательства? Это же оговор!
– Есть доказательства. Имеется фото Маринки с ректором в постели. Имеется свидетель, он же – фотограф.
– И кто он?
– Представляешь? Я!
– ???
Рассказал Земцову во всех подробностях, как Солидол обрабатывал меня в деревне в духе «шантажизма». Андрей слушал, впитывая каждое слово, с широко открытыми глазами.
При этом глаза смотрели мимо меня. Благодарный слушатель!
– Потом случилось вообще непостижимое, – продолжил я на вдохновении. – Один чудик из нашего гаражного окружения, назовем его так, внимает ночами вражьим голосам. Хобби у него такое. Так вороги, – поведал нам, – уж раструбили сию историю! Причем именно в том виде, в котором нам с Маринкой только «поручили» ее расписать. Каково? В институт не замедлил явиться конторский дядя, мой однофамилец, кстати, – капитан Сергеев. Гэбэшник разбирался, кто тут у нас дает повод для очернения державы.
– Гэбэшник? Давай в деталях!
– Да нет особых деталей. Был он сначала у ректора, потом меня нашел.
– А почему именно тебя?
– Может, не только меня. Он, наверное, со всеми говорил.
Земцов, я видел, становится все мрачнее. Испугался, что шуметь опять начнет. Но нет, напротив, выговорил мне очень тихо:
– Почему же ты, Тиман, всего этого не рассказал раньше?
