Он слушал, а потом начал возражать. Оказывается (я этого не знал), эти меннониты крестят только взрослых. И вера в загробную жизнь не мешает строить жизнь земную, хорошую и правильную. И любить ее. И свободу воли, выбора бог человеку будто бы оставляет, это не только меннониты считают, а все христиане. Долго еще он говорил. А в конце провокационно заявил:
«Мы-то как раз свободны понимать наши символы веры так, как это может осилить ум отдельного человека, и ничего за это никому не будет, а попробуй кто из вас заяви, что он сомневается в учении вашей троицы, Маркса-Ленина-Сталина, тут же полетит вверх тормашками. Как и я, скорее всего, полечу, но я не пропаду, моя троица со мной, а кому вы будете молиться, если прищучат? Марксу-Энгельсу-Сталину?»
Я пытался объяснить, что сравнивать тут нельзя: с одной стороны – сказки, неизвестно кем сочиненные, а с другой – учение реальных людей. И это учение всесильно, потому что оно верно, как сказал Ленин. С какой стати я буду заявлять о том, что сомневаюсь в верном учении, если я не сомневаюсь? Да и другой тоже. А если кто сомневается, то на самом деле не в учении, а в деле коммунизма, и тут уже речь о вреде для страны, идущей выбранным народом путем.
Мы еще говорили, но потом он неожиданно все прекратил, попросил бумаги и написал признательные показания.
Мутный человек. Запутавшийся в своих заблуждениях. Если бы другое время, его можно бы исправить, но времени нет. Да и возраст.
16.5.
Я пропустил Ветхий Завет, в котором сплошная путаница и несуразица. Читаю Евангелия. Но тоже выдумка на выдумке, невероятные чудеса.
Допускаю даже, что Христос был на самом деле, а потом напридумывали всякой ерунды. Наша учительница истории Генриетта Вильгельмовна рассказывала, что, когда не было письменности, многое передавалось устно и перевиралось. Взять былинного Илью Муромца. Конечно, нельзя верить тому, что про него сложил народ, но, возможно, в Муроме жил какой-то очень сильный человек, герой, а ему приписали все остальное. Я думаю, так же произошло с Христом.
И даже такая мысль возникла, товарищ Павел, опять обращаюсь к тебе. Может быть, тогда, в то темное и зверское время, был человек, чем-то похожий на тебя. Он хотел освобождения бедняков, говорил, что царство небесное для нищих, а богатых торговцев выгонял из храма. То есть он был революционер, он боролся за правду и равенство, за светлое будущее. Но понимал его в извращенном виде. Или так поняли те, кто потом это все описал. И он отдал жизнь за людей, это достойно уважения. Он, как и ты, в своей борьбе чурался женщин и всего, что отвлекало, был принципиальным. Мне кажется, сходства много. Но он не сумел организовать восстания, стать тем, кем впоследствии стал Спартак или еще позже Гарибальди. Наверно, общество было еще не готово.
Я поделился этими мыслями с Фаиной (уже привык к ее новому имени), она сказала, что не хочет говорить на эту тему. Сказала, что просто верит в бога и царство небесное.
«Как ты можешь верить в то, чего никогда никто не видел?»
Она сказала:
«Но ты же веришь в коммунизм, хотя тоже его никогда не видел?»
«Я не верю, я в нем убежден на основе логики».
«И я убеждена на основе логики».
«Откуда логика в слепой вере?»
«Она не слепая, а зрячая. Я вот молилась, чтобы ты вернулся. И смотрела богу прямо в глаза, то есть в небо. И ты вернулся. Разве это не логика?»
Попробуйте поспорить с женщиной ночью. Чем кончается, всем известно.
При этом я согласен: да, человека ведет судьба. Но перед этим человек выбирает судьбу. Вот вам и логика.
18.6.
Немного обидно за то, что случилось.
Я в последнее время чувствовал себя счастливым человеком. Растет замечательный сын, да и Фаина растет на глазах во всех смыслах, очень хваткая. И не скажешь, что из крестьянок, были с ней в концерте, она так оделась и причесалась, что все на нее оглядывались. Она, к тому же, моложе выглядит, иногда совсем как девочка. А я кажусь старше и у меня уже лоб лысеет. Так что смотримся ровесниками.
А в концерте был Немецкий госхор. Человек сто на сцене, и так поют, что заслушаешься.
Немного отвлекаюсь, не хочется рассказывать о неприятности.
Иногда попадаются не просто вредители или заблудившиеся, а агрессивные и злобные враги. Такой мне достался от Ю.Ш., его опять куда-то командировали. Ю.Ш. остался верен своим привычкам, подследственный был в синяках. И нервно дергался. Я его успокоил и начал обычный разговор. Но он дергался все больше. Потом закричал:
«Хватит меня дурачить, хватит притворяться, ты хуже прежнего, тот сразу по роже, а ты из меня душу тянешь! Бей сразу, сволочь!»
Я сказал, что не собираюсь его бить.
«Будешь!» – крикнул он и бросился на меня.
Он был худой, но сильный, с разлета ударил очень больно, мне пришлось защищаться. Но он не унимался. Получилась настоящая драка. И до тех пор, пока я не привел его на полу в неподвижное состояние, он не мог успокоиться.
А я обнаружил в себе неприятный азарт. Так, наверно, бывает на фронте: ты начинаешь бой, бежишь к вражескому окопу, схватываешься врукопашную, бьешь и чувствуешь, что получаешь удовольствие. Но ведь не от мучений врага, а от того, что ты его одолел.
Но все равно неприятно.
В воскресенье поедем с Фаей, Антоном и Катей на Сазанку
[47], развеемся. Вода там, говорят, такая теплая, что можно купаться.
Катя у нас с начала лета и проведет с нами все каникулы, с Фаей у них отношения хорошие, а Антона не спускает с рук, хотя тот уже довольно тяжелый. Я вижу, что ей нравится быть старшей сестрой. Она очень повзрослела. Задает серьезные вопросы, я как могу отвечаю.
Так что я все-таки счастливый человек, несмотря ни на что.
29 августа 1941 года
[48]
Ну, вот так, товарищ Павел…
Лихая година, которую я предчувствовал, настала для нашей Родины.
Перерыв в моих писаниях объясняется следующим.
22 июня мы поехали купаться, были на озере весь день, вернулись в город вечером и узнали, что началась война.
Я хотел записать свои мысли по этому поводу и не нашел дневника. Смотрю, а тетради отца тоже нет. Спросил Фаю, она сначала отнекивалась, потом призналась, что давно хотела посмотреть, что я все время пишу, но сдерживалась, а три дня назад не сдержалась, прочитала. И тетрадь отца. Не все подряд, потому что читает по-русски медленно, но ей хватило, чтобы испугаться. Хотела даже сжечь, а потом спрятала. И не скажет куда.
