16 мая 1961 года Смирнов А.В. отвез двух детей Кутясовой в деревню Ольги Жариковой, после чего им была осуществлена явка с повинной. В ходе допроса, когда ему стал понятен масштаб совершенных преступлений и он уяснил форму возможного уголовного наказания, он стал отказываться от показаний и оказал активное сопротивление сотруднику милиции, задержавшему его при попытке уйти.
При назначении Смирнову А.В. наказания суд учитывает характер и степень общественной опасности содеянного, данные о личности виновного, который на учете у психиатра не состоит, по бывшему месту жительства и месту работы характеризуется положительно, имеет на иждивении официально двух детей, фактически с ним не проживающих, а также все имеющиеся свидетельства и факты, касающиеся упомянутых обстоятельств.
На основании изложенного суд
ПРИГОВОРИЛ
Признать Смирнова А.В. виновным в совершении преступлений, предусмотренных ст. 80, ч. 2 ст. 147, ст. 158, ст. 228, ст. 154, ч. 2 ст. 87, ч. 1 ст. 148, ст. 191 и применить, в соответствии со ст. 23 УК РСФСР, исключительную меру наказания – смертную казнь.
Часть V
Двери: рассказы Виктора Смирнова-Ворохина
[57] 1965–2016
Вместо предисловия само собой просится – преддверие. Пусть оно и будет:
ПРЕДДВЕРИЕ
Был бы я веселый концептуалист, я б устроил такой перформанс: в пустом помещении стоит дверь, на ней табличка «Вход». (В скобках – «Выход».) Желающих просят войти (или выйти) и рассказать историю про главную дверь своей жизни. Из этих историй-монологов делается фильм и демонстрируется при большом стечении любознательной публики. Копии продаются участникам, права на публичную демонстрацию, прокат и перепродажу – серьезным дистрибьюторам.
Можно после этого, используя успех, устроить второе представление: входящие видят голую стену и две двери. Выбирают одну из них, а за нею опять две двери. И в следующем отсеке, и далее. Установлены счетчики. Через неделю объявляются результаты: в первую левую дверь вошло столько-то, в первую правую столько-то. И так вплоть до последних дверей, которых будет шестнадцать, тридцать две или шестьдесят четыре, в зависимости от величины помещения. По каждой – своя статистика. Зачем, что значат эти цифры? Вопрос ретроградов, не понимающих современного искусства. Если кто-то особо въедливый пристанет, нужно спросить его громко, с усмешкой, с оглядкой на присутствующих: «Неужели непонятно?» Присутствующие усмехнутся: действительно, что тут непонятного? И въедливый заткнется. И все разойдутся с таинственными лицами заговорщиков: мы-то понимаем, в чем тут суть, мы люди тонкие, сведущие!
А лучше устроить честную, без концепта, выставку дверей – деревянных, металлических, антикварных, новых, искусно украшенных, типовых, домовых, квартирных, офисных, межкомнатных…
Я бы сам на такую сходил.
Первое правило рекламы: так представь товар, чтобы самому захотелось его купить. Этому со злорадной мудростью в глазах учили меня, начинавшего, опытные рекламные люди. Потом я понял, что совет бессмысленный и даже вредный. Сплошь и рядом приходится расхваливать то, что сам не выбрал бы ни при каких обстоятельствах; больше того, подавляющая часть товаров, услуг и прочего, что рекламировало мое агентство, от которого я, слава богу, избавился, вызывало у меня отвращение, доходящее до тошноты. Реклама, за исключением редких случаев, когда предлагаются действительно стоящие вещи, должна быть аляповата, проста, доходчива. Чтобы соответствовать не твоему изысканному, как ты ошибочно считаешь, вкусу, а материальным и эстетическим потребностям широкого потребителя.
Один из моих первых заказчиков, помнится, бодро сказал: от вас требуется только картинка, слоган уже есть. Что он продвигал, неважно. Допустим, соль. И звучало, допустим, так: «Соль на столе – счастье всей семье». Я, эстет, любитель литературы вообще и поэзии в частности, скривился:
– Рифма не очень.
– Почему? И там «е», и там «е».
– Это написано. А слышится нескладно. Все равно, что «хочу» – «могу». Там «у», и там «у». Но не рифма.
– Почему? Хочу – могу, отлично звучит! Мы с этими словами тоже что-нибудь придумаем! Главное, я на всех уже проверил, и на жене, и на коллективе, всем нравится! Понимаете?
Я понял, что ж тут не понять. Как говорится, был бы умный в дураках, да дурак надоумил. И впоследствии уже не морщился, видя – и сочиняя – размашистые формулы вроде «Семья бесценна, когда полноценна» или «К нам зайдешь – с покупкой уйдешь!»
По правде говоря, реклама и не должна быть слишком хорошей, иначе она сама станет предметом потребления, затмив товар.
Тема дверей, входа и выхода, меня занимает всю жизнь. То есть – тема выбора, предвкушения, опасения, загадки. Неизвестности.
У меня скопилась куча эскизов, картинок и картин с дверьми. Открытыми, закрытыми, облупленными, новыми, от массивных ворот, подобных верещагинским дверям Тамерлана, до косых деревенских калиток.
«Двери Смирнова-Ворохина не кажутся накрепко закрытыми или надолго открытыми, этот статичный объект у него всегда в неявной динамике: вот-вот кто-то выйдет или, наоборот, войдет – тот, кого очень ждут там, в доме, или здесь, на улице. Нетерпеливое ожидание, часто радостное, готовое к приятному удивлению, но, бывает, и тревожное. И всегда – беспокоящее».
Так написал бы обо мне какой-нибудь искусствовед, если б был я, Смирнов по маме, Ворохин по отцу, хоть мало-мальски известен и интересен кому-то из искусствоведов. При этом художник я неплохой и даже хороший, но затерялся среди сотен других Смирновых-художников, как затерялся бы и среди сотен Смирновых-романистов и тысяч Смирновых-поэтов. Звезды не сошлись. Я не сетую. Если что меня парит, говоря современным мусорным языком, так только загадка: почему вещи заказные – агитационные в советское время и рекламные в новейшее – у меня получались лучше, чем свои собственные? Лучше не по художеству, конечно, а по степени успешности, известности, прибыльности. Как мастер рекламного дела, я входил в первую двадцатку Москвы, а как художник не имел и не имею ни славы, ни достатка.
Но давно успокоился, а сейчас и вовсе занялся не своим делом. Решил, следуя деду, Николаю Тимофеевичу, и его сыну, моему дяде, Владимиру Николаевичу, попробовать описать свою жизнь. Не в виде дневника, а рассказами – наугад, без плана, что вспомнится.
Зачем мне это?
Возможно, хочу понять, почему я был так безоговорочно счастлив в детстве и юности и почему так неизлечимо уныл сейчас. Найти ту дверь, которую не надо было открывать. Или ту, мимо которой я прошел, а она была единственно нужной.
То есть те же мои излюбленные двери, но теперь не красками, а словами.
Самому интересно, что получится.
Это ведь главное – чтобы самому было интересно.
