Выпив, дед Мишаня часами рассказывал о своей дружбе с великим Гущиным, нашедшим гениальное сочетание рисунка и цвета и передавшим деду Мишане секреты мастерства.
– Рисунок играет с цветом, цвет с рисунком, потому что и вся жизнь, дети мои, игра! Все игра! Кошка, и та мышку не сразу съест, поиграет. Смерть – тоже игра, понимаете меня? Некоторые упрекают: Наметкин, ты перед начальством прогибаешься! Я?! Да никогда! Я играю, я их дурю! Я этим наслаждаюсь, а они, идиоты, принимают за чистую монету! Гущин в Китае жил, в Париже, в Монако, гражданин мира, а после войны приехал в Союз, в Россию, в сраный Саратов – почему? Потому что учуял – здесь игра, здесь бедно, но весело! Он хохотал от удовольствия, он говорил мне: Мишаня, нигде нет такого сочетания уродства и красоты, правды и фальши! Но это не навсегда, он мне говорил, и был прав, вы же видите, что творится? Дословно пересказываю его слова: вы тут живете под грузом лжи, но ложь, накопившаяся до критической массы, взорвет и обрушит все к черту! И будет очищение. А потом нарастет новая ложь, это уж как водится. Почему? Потому что вы, русские, он всегда так говорил: вы, русские, хотя сам был до корня русский, но это тоже у него игра была такая; вы, русские, идеалисты, вам хочется справедливости сейчас же, а она не торопится, а вам невтерпеж, вот вы и начинаете врать, что она уже есть. То есть – врете от чистого сердца. Очень уж долго плывете, вот и чудится тем, кто у вас торчит на мачте, что впереди земля. Они орут: «Земля!» – не потому, что врут, а – желаемая галлюцинация! Понимаете эту великую мысль великого Гущина, дети мои? Поэтому он картину «С тобой, Лумумба» написал. Да обчихался ему этот Лумумба на самом-то деле, он играл, он хотел посмотреть – неужели сожрут? Сожрали с удовольствием, Университет Дружбы народов картину купил! И мне, дурачку, когда я скрипел, что зажимают, говорил: а ты нарисуй Лумумбу. Вот и я вам говорю – играйте, рисуйте лумумбу, но душу не отдавайте никому!
Конечно, у нас, его юных товарищей – а он дружил именно с молодежью, средний возраст не уважал – это стало поговоркой. Если кто пожалуется на отсутствие денег или на то, что не берут на выставки, мы ему тут же: нарисуй лумумбу.
И сами охотно рисовали, посмеиваясь.
Панно в Доме культуры было очередной лумумбой. Я малевал Ленина и счастливых советских крестьян, а Меркелов со скоростью квадратный метр в час расписывал кудрявые рощи на заднем плане и колосящиеся нивы на ближнем, вставляя там и сям нарядную сельхозтехнику, в видах которой разбирался не хуже любого механизатора. Уложились в срок. Рассчитывался с нами сам директор совхоза. Он предложил: в договоре напишу в два раза больше, чем вы просили, но вы такую-то сумму вернете в кассу, то есть мне.
Мы для вида помялись, переглянулись, директор сердито сказал, что совхозу позарез нужна наличность – дорогу вот надо грейдировать, а техники нет, а район официально не выделяет, договариваемся частным образом с мужиками, бульдозеристами и экскаваторщиками, им наличными надо платить…
Всю эту подоплеку мы знали, не первый раз, поэтому согласились.
Не узнал ли об этом всеведущий КГБ? Но его ли дело – заниматься такой мелочью?
– Меркелов интересный, – осторожно сказал я. – Экспериментирует. Но крепкий профессионал, я с ним сотрудничаю иногда. Наглядную агитацию делаем, оформляем культурные учреждения.
– Мы знаем. Он еще карикатурами увлекается.
– Да, вроде бы.
И тут Владимир Андреевич достал папку, а из нее листы. Копии Валериных карикатур. На членов партии и правительства, на людей из городской верхушки. Не сказать чтобы смешные, я жанр сатиры никогда не любил. Все с подписями. Помню одну, где изображена была тетка с кастрюлей и К.У. Черненко на тачанке в одеянии кучера, с кнутом, на тачанке надпись: «СССР», а вместо пулемета рогатка с ракетой. И подпись, переделка известных ленинских слов: «Государством может управлять не только кухарка, но и кучер».
– Не смешно, – искренне сказал я.
– И я так считаю, – согласился Владимир Андреевич. – Но я не профессионал, я не сумею свое мнение выразить грамотно. Вот вы бы попробовали.
– То есть?
– Напишите что-то вроде статьи. С оценкой как содержания, так и творческого метода.
– Владимир Андреевич, я не критик, я сам художник.
– Но в газетах-то пишете.
Да, было дело, публиковал я кое-что в газетах «Коммунист» и «Заря молодежи» – заметки о выставках и прочих культурных событиях, а еще увлекался сочинением словесных этюдов о природе, такие как бы стихотворения в прозе, их брали охотно, потому что отлично годились для затыкания дыр при верстке, да и лишних несколько рублей мне не мешали.
– Это другое, – сказал я.
– Почему же? У вас ясный слог, мы изучили. И в искусстве разбираетесь. И сторонник реализма.
– На самом деле ничего, кроме реализма, не существует, – выдал я постулат, в который тогда верил. Впрочем, верю и сейчас.
– Вот об этом и напишите.
– Эссе о реализме?
– Краткую характеристику этих, с позволения сказать, работ.
– Для чего? – спросил я, прекрасно понимая, для чего. Видимо, Меркелов у них на крючке. Сомнителен и подозрителен. На самом же деле Валера остроумец без чувства юмора, ему просто хочется повеселить людей и себя, он, кстати, тоже в газетах печатался – всяческие дружеские шаржи, бытовые картинки на темы недостатков в сфере жилищно-коммунального хозяйства, вполне все благопристойно.
Я искал повод, чтобы отказаться, но, пока размышлял, Владимир Андреевич собрал рисунки и уложил их в папку, а папка каким-то образом оказалась в моих руках.
Тем не менее я растерянно забормотал:
– Что, прямо сейчас? У меня, знаете… Работа запланирована, меня ждут…
– Никто не торопит. Даю вам неделю – чтобы не спеша, обдуманно, аргументированно. Хорошо? Закончите – позвоните. У вас память хорошая?
– Да ничего.
– Я назову номер своего телефона, но вы не записывайте, запомните. Хорошо?
Только на улице, жадно закурив, я пришел в себя и сообразил: мне предложили стать стукачом. Причем без лишних проверок, прощупываний, через полчаса после начала разговора. Неужели я считаюсь таким лояльным и таким послушным? И не просто настучать, а письменно настучать. Даже если никто не узнает сейчас, рано или поздно вскроется. Потомки презирать будут. Да и не в потомках дело, я сам себя буду презирать.
О своем задании я не сказал никому, ни жене, ни даме сердца, ни деду Мишане. Хотел было сказать Валере, но воздержался, потому что уже придумал выход из положения.
Я написал рецензию, отстукал ее на машинке, получилось пять страниц в два интервала. Последовательно и доказательно я утверждал, что художник В. Меркелов в своих карикатурах руководствуется заботой о деле социализма и коммунизма. Если он и бичует отдельные недостатки или то, что ему кажется недостатками, то из-за того, что недостатки мешают развиваться обществу, идущему раз и навсегда выбранным путем. Его карикатуры направлены не на дискредитацию советской власти и социалистического строя, напротив, как и всякое сатирическое произведение, имеют, цитируя Ф.М. Достоевского, «положительный идеал в подкладке».
