На подставу не похоже, слишком жирная наживка.
– Надо бы посмотреть, – говорю ей. – Я сейчас пойду, а вы идите за мной, не сразу. Где сверну, там тоже сверните.
Она радостно кивает. Ни тени тревоги и настороженности. Мне самому бы насторожиться, но я уже заранее радуюсь богатой добыче.
Неспешно иду, посматривая, нет ли чего подозрительного. Но проспект почти пуст.
Сворачиваю в подворотню, она следует за мной. Идем во двор.
Стоя у стены, беру из сумки тяжелую коробку. Открываю. Вижу несколько ложек и вилок серебряных, а всё остальное – мельхиор. И даже узоры на ручках разномастные. Мне бы бросить все и бежать, но женщина дышит рядом, глаза взволнованные. Она ведь не обязана разбираться в этих вещах, сказал ей кто-то, что это сплошь серебро, она и поверила.
– Послушайте… – начинаю я сочувственным голосом.
И тут кто-то меня хватает за руку.
Я слышу голоса, я вижу красную повязку на руке, а потом какое-то удостоверение, меня ведут через двор – не на проспект, а на параллельную улицу имени 20 лет ВЛКСМ.
Усаживают в машину.
Спрашивают имя, фамилию, требуют документы. С собой у меня ничего нет.
– Ввезем в отдел, – говорит кто-то.
Едем.
Я прихожу в себя и говорю – внушительно, размеренно и спокойно:
– Это какая-то ошибка. Я хотел кое-что сдать в скупку, но я человек неопытный. Девушка подошла, тоже сдает, я сделал вид, что покупаю, а на самом деле хотел посмотреть, что сдают. Для ориентировки, понимаете?
– Ага, уже верим!
Машина обычная, не милицейская. И люди, трое, включая водителя, – не в форме, а в гражданском. Не начинают допроса сразу же, по горячим следам, помалкивают, будто опасаются сказать что-то лишнее.
– Вы из какого отдела? – спрашиваю.
– Тебе какая разница? – раздраженно спрашивает тот, кто за рулем.
Непорядок. Обычно за рулем самый младший, с чего он взял на себя инициативу?
– А можно еще раз удостоверение посмотреть?
– Обойдешься.
– Я имею полное право. Откуда я знаю, может, вы бандиты…
Неосторожно сказано, я тут же получаю удар кулаком в висок.
Теряю сознание.
Очнувшись, вижу, что нахожусь в какой-то комнатке. Судя по маленьким окошкам, низким потолкам и металлической кровати, на которой грудится по-деревенски куча больших подушек, увенчанная маленькой, поставленной уголком, я в каком-то частном доме. Тихо. Наверное, окраина. Я полулежу в низком кресле.
Входит человек, смотрит на меня, говорит:
– Очнулся!
И ведет меня в зал. В горницу. Круглый стол в центре, накрытый клеенкой.
С нее кровь легко отмывать, думаю я.
Передо мной садится человек. Лица сейчас не помню, да и неважно.
– Ты понимаешь, где ты? – спрашивает.
– Думаю, что не в милиции.
Человек смеется, довольный. Но сам себя обрывает и приступает к делу.
– На самом деле в милицию мы тебя запросто можем сдать. Так, Дима?
В комнату всовывается кто-то в милицейской форме и весело отвечает:
– Так! И еще спасибо скажу за помощь в выявлении!
– Вот именно. Скупка драгметаллов, нелегальное производство холодного оружия, ты знаешь, сколько тебе за это будет? Понимаешь, куда ты полез?
– Чего вы хотите?
– Молодец, конкретный парень, – хвалит человек. – Ладно, в самом деле, без резины, скажу, чего хотим. Ножики будешь делать для нас.
– Я не один…
– Знаем. С напарником твоим, считай, договорились.
– А заказчики?
– С ними тоже договоримся. По-свойски. А ножиков нам надо по десять в неделю.
– Это нереально. У меня не штамповка, я гравирую, там напайки, там… Там много работы.
– Дадим помощников. Но чтобы качество сохранялось. Чтобы все фирменно – смирновские ножи.
– Какие?
– Смирновские. Ты же Смирнов?
– У меня двойная фамилия, я прибавил материнскую. Смирнов-Ворохин.
– Неважно.
Он достает нож, кладет на стол.
– Твое клеймо?
Я смотрю: да, мое, буква «с», черточка, «в», твердый знак. «С-въ». Таким образом я хотел и прославиться, и не засветиться. Дурачок. А они, оказывается, смирновскими ножами уже называют. И ведь звучит! Наряду со смирновской водкой.
Но нужно ли мне это? Делать два-три ножа в неделю, продавать кому-то – обычная подработка, мелкое кустарничество. А тут предлагают открыть целое подпольное производство. И к чему это приведет? Ни к чему хорошему это не приведет.
Я тяну время, задаю лишние вопросы, а сам думаю.
– Где я серебра столько возьму?
– Обеспечим.
– И печка у меня маломощная.
– Дадим мощную. Все дадим.
– Главное – отделка. А отделку я никому не поручу.
– Вот и будешь заниматься только отделкой.
Ничего на ум не приходит. Понимаю, что нужно отказаться, – но как?
Решаю: согласиться для вида. А потом что-нибудь придумать. Пойти в милицию, например. В это время вижу через дверь мелькнувшую милицейскую форму, слышу веселый, дружеский разговор, понимаю, что ни в какую милицию не пойду. Справлюсь сам.
И я соглашаюсь.
Мне завязывают глаза. Не до смеха, но я нервно смеюсь, очень все кажется глупым, будто в кино.
– Правильно, с юмором надо ко всему относиться, – слышу голос.
Увидев на следующий день Мартына, очень доброго и веселого, имеющего такой вид, будто он ничего не знает, я сразу понял, что он знает все. Больше того, возможно, не без его участия придумано вчерашнее задержание, очень уж все бестолково, глупо, показушно. Зачем? – могли бы просто прийти в нашу хибару на улице Песочной, где мы устроили мастерскую, и прямым текстом все объявить.
– Ты же в курсе всего, сволочь? – спросил я Мартына.
– А чего ругаться сразу? Они тебя били?
– Нет.
– А меня били, вот, смотри! – показал он застарелый синяк на скуле. Возможно, супруга угостила чем-то, она у него буйная и такая же дурковатая, как сам Мартын, особенно когда выкушает бутылочку самодельной водки, которой приторговывает.
– В любом случае – мы влипли, Мартын.
– Почему? Наоборот, мы теперь наемные работники. Нас заставили! Я смотрел уголовный кодекс, если кого принуждают, он не виноват!
Мартын давал мне отмазку не только от Уголовного кодекса, но и от моей совести, которая что-то там неразборчиво, но явственно бурчала. Нет, вовсе не дурак был этот Мартын.
