Но я бы удержался, если бы не девушка, стоявшая одиноко у перил. Симпатичная, стройная, странно, что одна. Я невольно замедлил шаги, девушка спокойно спросила:
– Не одолжите денег?
Раньше такого не водилось – чтобы девушки так легко просили денег у посторонних. Сейчас – сплошь и рядом. Ну, не сплошь и рядом, но часто. Раскрепощение произошло. Эмансипация. Но не сказать, чтобы мне это не нравилось. Вообще, заметил я, любые признаки снижения морального уровня в обществе нас тайно радуют, они оправдывают нашу собственною моральную невысокость или, наоборот, позволяют гордиться своим крепким нравственным духом.
– И сколько? – спросил я с улыбкой.
– А сколько не жалко.
– Может, проще, если я тебя угощу?
– Тоже вариант.
Я брошу, думал я, спускаясь с девушкой по крутой и длинной лестнице. Обязательно брошу. Я ведь твердо это решил. Я поехал в клинику. Я практически туда лег. И это надо отметить. Сегодня меня не занесет, но мне хочется хоть немного радости. Поболтать с красивой девушкой, чуть-чуть выпить. И вернуться в клинику. К утру из меня все выветрится.
Вскоре мы стояли у стойки, гремела музыка, клубился табачный дым, она что-то рассказывала о каких-то друзьях, которые ее в чем-то обманули. Я тоже что-то говорил. Мне стало хорошо, потом очень хорошо. Потом мы целовались в углу, я вжимал пальцы в ее хрупкие девичьи ребра и говорил:
– Пойдем куда-нибудь?
– Хорошо. Куда?
Ответа у меня не было.
Потом мы вышли и куда-то все-таки пошли. Она меня вела.
Оказались в квартире, где были две девушки-студентки. Одна из них мне очень понравилась. Черные волосы, синие глаза и веснушки на носу и вокруг. Немного, и очень милые. Захотелось нарисовать, о чем я ей и сказал. Мне дали школьный альбом для рисования, карандаш. Тут пришли какие-то парни. Один из них сказал мне что-то грубое, я его одернул, он схватил меня за голову и поволок к двери. Я ударил его кулаком в бок, он ответил пинком, от которого я вылетел наружу и скатился по лестнице на площадку меж этажами. Чудо, что ничего при этом не сломал. Вскочил, ринулся обратно, чтобы биться и мстить. Увидел три двери (или четыре) и понял, что не помню, из какой выпал. Можно было позвонить во все поочередно, но я как-то резко остыл.
Мне захотелось домой.
Там жена и сын.
Они меня любят.
А Галина – единственный человек, который меня полностью понимает. Хотя, возможно, именно это мне и не нравится.
Я брел по темной улице. Не мог сообразить, где нахожусь. Людей не было, не у кого спросить.
Неожиданно увидел родной дом и чуть не заплакал от радости.
Галина открыла и сказала с горечью:
– Я знала, что этим кончится.
Я обнял ее и прошептал на ухо:
– Галечка! Ты не представляешь, как я тебя люблю!
Если кому интересно, в клинику я все-таки лег и все-таки лечился. Через два года.
ПИСАТЕЛЬ ПАША
(1992)
Я рассчитывал, что Паша даст мне ключи от двери и уйдет.
И мы останемся с Таней.
Я встретил ее в больнице, где лежал с двойным переломом ноги. Таня работала в больничной кухне, имея высшее политехническое образование. Зарплата маленькая, но есть возможность прикармливать дочь и бездельника-мужа. Тогда был дефицит самых элементарных продуктов: хлеб, масло, сахар, гречка. По сложившейся традиции больные кормились тем, что родственники приносили из дома. Вот и оставались излишки.
Мы подружились сразу же. Ходили покурить во двор. Таня рассказала про свою жизнь, улыбаясь и дивясь, что все так нелепо. Я рассказал про свою.
Смеялись и пошучивали, будто давным-давно знакомы.
Уже на другой день, вечером, я целовал ее в кухне. А на третий она свела меня, костылявшего, в подвал. Там, в уютной, сухой подвальной комнатке, набитой матрацами и кипами постельного белья, все и свершилось.
Было ощущение полного совпадения желаний. Я безошибочно угадывал, что ей нужно, Таня отвечала тем же.
Я выписался, мы продолжали встречаться.
Таня сочиняла песни, ироничные и грустные. А я нашел возможность показать ей свои картины. Тане понравилось. Это добавило радости отношениям.
Но при свиданиях мы не толковали на возвышенные темы, сразу набрасывались друг на друга.
Связь держали по телефону: я звонил в больницу, в сестринскую, что была рядом с кухней, а Таня мне домой. Иногда по ее просьбе меня звал к телефону добрый и слегка чокнутый санитар Колечка.
Однажды Галина передала мне трубку, я услышал Таню, поговорил с нею конспиративными фразами, положил трубку, Галина спросила:
– Кто звонил?
– Ты ее не знаешь.
– Кого – ее? Это был мужской голос!
Уже не помню, как я оправдался.
У нас с нею было что-то вроде наркотической взаимной зависимости.
– Я подсел на тебя, – так я и сказал ей, используя жаргон наркоманов.
Она не обиделась. Наоборот, в очередной раз позвонив, говорила:
– У меня ломка, мне нужна доза!
Самое трудное было – где. Трижды благословенна новая власть, разрешившая снимать номера в гостиницах местным жителям. Нынешнему поколению трудно поверить, но так было: житель города Саратова не имел права поселиться в гостиницах города Саратова. До сих пор не знаю, в чем смысл такого запрета. Может, в заботе о нравственности граждан. Может, опасались переполненности и без того забитых гостиниц. Или просто власти было спокойней, когда каждый советский человек ночевал дома, а не занимался в гостинице неизвестно чем.
Мы с Таней устраивались, как все в таких ситуациях: по знакомым, друзьям и подругам. Не имея в ту пору своей мастерской, я выпрашивал ключи от чужих, но Тане там не нравилось. Художественный беспорядок виделся ей беспорядком вообще, студийные диваны, топчаны и раскладушки казались недавно использованными, причем не для спанья. Она была очень опрятной и чистоплотной. А на то, чтобы снять квартиру или комнату, у меня в ту пору не было денег.
И вот мы встретились после долгой трехдневной разлуки, а пойти – некуда. Кажется, это было воскресенье, все дома, свободных квартир нет. Мы гуляли, изнывая. Я на ходу листал блокнот, искал, кому бы позвонить.
Увидел: «Паша Жердев».
Паша – человек не простой, выпускник Литературного института. Он писатель, но только недавно получил возможность публиковаться. Два его рассказа напечатали в саратовском журнале «Волга», а еще один так и вовсе в «Юности». Паша составил сборник и попросил меня сделать иллюстрации. Он увидел мои графические работы на выставке, которая была организована в административном здании одного из крупных предприятий города Энгельса. Паша работал там редактором многотиражки. Пришел осмотреть экспозицию и написать статью. А я как раз читал труженикам завода небольшую лекцию о саратовском изобразительном искусстве. Рассказывал о представленных работах, в том числе о своих. Вот Паша и заинтересовался.
