Монах молчал загадочно, запустив пятерню в бороду, выпятив трубочкой губы, уставившись в землю. Потом сказал:
— Опера́, как мы знаем, не читают детективов, нервов не хватает… и то им не то, и это, и автор ни хрена не в теме. Значит, надо подсказать Пояркову, заметить между прочим что-нибудь вроде: «Ах, как забавно, в одном из романов Сунгура любовница убивает изменника ножницами! Какое вопиющее совпадение!» Пусть они тоже покопают. Представляешь, Леша, вся прокуратура кинется читать детективные романы. Они же головой двинутся! Ну, а мы тем временем… Кстати, адрес Сунгура имеется?
— Сказки с собой? — иронически спросил Добродеев.
Монах хлопнул себя ладошкой по лбу, воскликнул: «Кстати!» — и вытащил из папки книгу. Сказал назидательно:
— Весь мир вертится вокруг печатного слова, Леша. Несмотря на сеть, зомбоящик, мобильники, все равно все вертится вокруг живого печатного слова. Карандаш есть? Или ручка? Давай! — Он подсунул книгу Добродееву. Тот ухмыльнулся, закрыл глаза и ткнул.
— Читаем! — объявил Монах. — «Прошло несколько лет; и вот она встретила на улице своего прежнего жениха. Он выглядел так плохо, что она не могла пройти мимо…» — Монах поднял глаза от книги. — Сказка называется: «Скрыто — не забыто», страница триста шестьдесят пять. Как тебе попадание?
— Не может быть, — сказал Добродеев. — Покажи! — Он потянул книгу к себе.
— Может! А ты не верил! Книга — убойная сила, Леша. Мадам Осень… предположим, что убийца наша — Мадам Осень… гипотетически. Она мстит Сунгуру или бывшим женихам… сомнительно, конечно, но черт ее знает! Если помнишь, первая цитата была про светлячков, которые и в юбке, и в мундире; вторая — про писаришку, возомнившего о себе, и, наконец, последняя, про женщину и бывшего жениха. Если слепить все вместе, то получится следующая картинка: убийца действует под разными личинами; он же — возомнивший о себе графоман и женщина, случайно встретившая старого жениха. Все!
— И что на выходе?
— Надо думать. Но, согласись, все в масть.
Добродеев поднял бровь:
— То есть ты хочешь сказать, что у убийцы две личины? Писатель и брошенная женщина? Мундир и юбка? Писатель возомнил о себе, а она мстит за то, что ее бросили. Что дальше?
— Что дальше… Это говорит о том, что мы на верном пути, Лео. Мадам Осень почти у нас в руках, а писатель никуда не денется. Во всяком случае, нам есть от чего оттолкнуться.
Глава 16. Разоренное гнездо. Скорбная церемония
Семья писателя до недавнего времени проживала в красивом двухэтажном доме под красной черепичной крышей. Кто там остался после трагедии — одному богу известно. То есть про Лару известно, что она ушла к жениху. Сын Юра и раньше не баловал родителей своим присутствием. Алены уже нет…
Калитка, к их удивлению, оказалась незапертой, перелезать через забор не пришлось.
— Смотри и запоминай, — сказал Монах. — Вернемся вечером. Если калитка будет заперта, можно перелезть вон там, — он указал на груду кирпича под забором. — Пошли!
Они потоптались на крыльце, Монах подергал за дверную ручку. Дверь была заперта.
— Камеры нет, это хорошо.
Монах надавил на кнопку звонка. Они услышали, как в глубине дома раздался печальный высокий звук, напоминающий крик кукушки: «Куа, куа, куа»…
Добродеев оглянулся.
— Не боись, Лео, если нам откроют, скажем, что пришли выразить соболезнования. Чисто по-человечески.
Но им не открыли. Дом был пуст, по-видимому. Монах присел на корточки и стал рассматривать замок. Поднялся, закряхтев, и бросил:
— Пошли, Леша.
У калитки он оглянулся:
— Смотри, Леша, окна на втором этаже — это спальня…
— Откуда ты знаешь?
— Там темные шторы, а внизу на двух — прозрачные, это гостиная. А где, интересно, кабинет? Как я подозреваю, Сунгур во время убийства жены находился в кабинете.
— Почему?
— Если бы он находился в спальне, он бы заметил убийцу, — ухмыльнулся Монах.
— Может, у них разные спальни, — сказал Добродеев.
— Однозначно, можешь мне поверить. Помнится, мы это обсуждали. Пошли посмотрим с той стороны.
Он потопал обратно. Добродеев после некоторого колебания пошел следом.
— Это кабинет, — объявил Монах, зайдя за угол. — Жалюзи! В своей квартире я всюду повешу жалюзи, терпеть не могу тряпок. Если он сидел на первом этаже, да еще и на другой стороне дома, а она находилась в спальне… Монах задумался.
— А это кухня, видишь, занавеска в цветочек, — заметил Добродеев.
— Ага, кухня. Как он проник в дом?
— Кто?
— Убийца. Гипотетический убийца, Леша. Убийца извне. Рассмотрим все версии. Убийца проник в дом… каким-то образом… как? Открыл входную дверь…
— А ключ?
— Ключ… допустим, у него был ключ. Не спрашивай откуда, я пока не знаю. Предварительно он обошел дом вокруг и увидел, что в кабинете горит свет…
— Или не горит!
— Или не горит. Нигде не горит. Он вошел, включил фонарик…
— На крыльце фонарь! Когда он горит, я думаю, в доме можно ориентироваться.
— Допустим. Я думаю, он бывал в доме раньше и знал, где спальня Алены. Официально или неофициально…
— В смысле? — не понял Добродеев.
— В прямом. Когда мужа не было дома. Давай порассуждаем, чисто гипотетически. Он вошел и стал подниматься по лестнице; потом подошел к двери спальни и приложил ухо. Потом бесшумно нажал на ручку и вошел… И знаешь, что странно, Леша? Что никто ровным счетом ничего не слышал! В доме трое, ночь, тишина, каждый звук слышен отчетливо как набат, лестница, я уверен, скрипит… мне еще не попадалась лестница, которая не скрипела бы, и ничего!
— И Лара ушла к жениху, — подсказал Добродеев.
— И Лара ушла из дома… почему-то. Конечно, Лара — завидная невеста, особенно если оба родителя сошли со сцены…
— Ты думаешь?
— Поставь себя на место Ростислава, Леша. Ты бы обратил на нее внимание? Польстился бы, извини за пошлость? Оглянись вокруг, Лео! Это же цветник! Одна лучше другой. Часто думаю: когда состарюсь, усядусь на лавочке под домом и буду смотреть на женщин: головой туда-сюда, туда-сюда и никакого тебе остеохондроза. И не надо петь про золотой характер и золотое сердце. Она мне нравится, хорошая девушка, но… сам понимаешь.
— Ты циник, Христофорыч. А если у них любовь?
— Я реалист, Лео. Ростислав не ее герой, убей, не поверю. Я за интеллектуальное равенство, а он парень мастеровой, значит, у него свой интерес. Но! — Он поднял указательный палец: — На своей точке зрения не настаиваю, сейчас не об этом, у нас другие темы на повестке. Вечером позвоним Эрику, убедимся, что Сунгур на точке, и устроим следственный эксперимент.
