Добродеев хмыкнул при упоминании длинного носа — нос у Монаха, как мы уже знаем, был не длинный, а, наоборот, лепешкой.
— А ты уверен, что это не Сунгур? Неудачная семейная жизнь, проигрывал сильной супруге, самоутверждался… мало ли!
Монах пожал плечами и сказал:
— Он самоутверждается в своих романах, Леша, как и любой автор. Ему не нужно брать в руки орудие убийства… как у любого творческого человека, у него все в голове.
— Не скажи! Разные бывают творцы. Вот ты говоришь, Христофорыч, еще раз перебрать всех, кто рядом… — Добродееву хотелось болтать. — А ты не допускаешь, что «книжный» убийца — неизвестный нам персонаж, который нигде ни разу не засветился, и перебирай не перебирай… без толку. Какой-нибудь икс, который в тени. Женщина-икс. Мы установили, что все убийцы из книг — женщины. Ведь достаточно купить книги — и вперед! Мотив — повторить сюжет, и ни месть, ни ревность, ни зависть к автору тут не работают, а работает… черт знает что! Сходство биографий… а что? Мадам Осень прочитала книгу, а там все как у нее в молодости. Только тогда она никого не убила, обидчик ушел живым, вот она и решила… исправить.
— Ага, а потом зачала от пришельца, — заметил Монах.
— При чем тут пришельцы! — возмутился Добродеев. — И, главное, связать убийцу ни с чем и ни с кем нельзя. Логические связи не работают.
Журналист размахивал руками, выдвигал версии, одна другой фантастичнее. Монах же загадочно молчал, сидел задумчивый, вытягивал губы трубочкой, теребил бороду, смотрел мимо журналиста и, казалось, вовсе не слышал его слов.
— Леша, нам нужен темплан издательства! — сказал вдруг. — Как его? «Арт нуво»? За последние два года.
Перебитый Добродеев замолчал, озадаченно глядя на Монаха.
— Нехилая мыслишка нарисовалась, — объяснил Монах.
— Какая мыслишка, Христофорыч?
— Мыслишка носится в воздухе, равно как и мотив, Лео, но инерция мыслительных процессов иногда зашкаливает, к сожалению. Однако, как говорит народная мудрость, лучше поздно, чем вообще… как-то так.
— Это ты мне как волхв?
— Нет, Лео, это я тебе как член клуба подвешивателей официальных версий и любителей пива. Подъем, генералиссимус, нас ждут великие дела!
Глава 26. Раздумья и озарения
— Скажи мне, моя Анжелика, как спец по криминальной литературе, нет ли в романах Сунгура чего-нибудь про убийство писателя? — обратился Монах к жене своего друга детства Анжелике.
Оба уютно устроились на кухне, пили кофе и обсуждали текущие городские события. Причем кофе сварил Монах, потому что Анжелика, по его утверждению, как и все женщины, кофе варить не умеет. Анжелика, наоборот, считала, что кофе не умеет варить Монах, что и доводила до его сведения гримасами, ироническим фырканьем, даже кашлем, но, впрочем, вполне добродушно. Она вообще была добродушной женщиной, и все знакомые сходились во мнении, что Жорику крупно повезло. Жорик разделял мнение супруги насчет кофе и говорил: не понимаю, Монах, как ты можешь пить эту гадость? Сам он любил кофе, сваренный Анжеликой, куда сыпал сахару немерено и полбанки сливок, а еще лучше растворимый — возни меньше.
— Об убийстве писателя? — переспросила Анжелика и задумалась. — Не припоминаю. А что?
— Пока не знаю. А про убийство немолодого человека за грехи молодости? Возможно, убийца — женщина. Скажем, через тридцать лет.
— В смысле, он ее бросил, а она через тридцать лет его убила? — с сомнением произнесла Анжелика.
— Ну!
— Через тридцать лет? Ты чего, Олежка! Я не помню, что я делала вчера, а ты — через тридцать лет. Да за эти тридцать лет ее бросали столько раз… и она бросала, так что, теперь косить всех подряд? На старости лет? Вместо того чтобы гулять на пенсии и смотреть телевизор? С какого такого перепугу? Нет у него такого романа.
— Ладно, зайдем с другого боку. Нет ли в его романах убийства журналиста криминальных хроник?
— Это вроде Леши Добродеева? Его хотят убить?
— Пока нет. Просто спрашиваю. Или писем с угрозами? Было про письма?
— Полно! И не только у Сунгура. Сначала письма, потом убийства, чтобы операм было за что зацепиться. А как же! Закон жанра.
— Ах ты, моя умница! — умилился Монах. — Закон жанра!
— Ты скажи, что надо, Олежка. А то все вокруг да около. Прямо скажи.
— Ладно. Только имей в виду, это между нами, поняла? Есть ряд детективных романов с убийствами, и есть ряд реальных убийств, сходных с книжными.
— Подожди, Олежка. Это ты про ножницы? Ты хочешь сказать, что кто-то читает книжки, а потом убивает? — Анжелика взволнованно хлопала ресницами. — Знаю! Был такой сериал. Про маньяка. У нас в городе тоже маньяк?
— А если не маньяк? — спросил Монах.
— А кто тогда?
— А кто тогда? — повторил Монах. — И главное, зачем? Зачемончитает книги Сунгура, а потом убивает согласно инструкции?
Они смотрели друг на дружку.
— Я вспомнила! — воскликнула Анжелика. — В сериале убивал писатель! Вроде назло полиции, поймают или не поймают. Сунгур? — ахнула она, хватаясь за голову.
— Не знаю, Анжелика. Вряд ли. А женщины-убийцы в сериале не было? — настаивал Монах.
— Олежка, не говори глупости! Не будет женщина убивать. Ты чего?
— Обиженная, несчастная, преданная… — нагнетал Монах.
— Ой, только не надо! Преданная! — Анжелика фыркнула. — Пойдет, купит себе новое платье или губную помаду. И новую сумку. Тем более через тридцать лет. Даже не думай, Олежка, это не мы. В смысле, не женщины… не женщина. В книжках все маньяки мужики, я читала. А знаешь почему? Вам труднее переключиться, — важно сказала Анжелика. — Как втемяшится чего в башку… возьми Жорика. Клином не вышибешь! И этому втемяшилось, вот он и убивает.
— Что втемяшилось?
— Что! Что-то. Откуда я… Знаю! — вдруг закричала Анжелика. — Он сбил его машиной… в смысле, Сунгур. Тридцать лет назад! И вся его жизнь с тех пор кувырком. В инвалидном кресле, всеми брошенный…
— Убийца в инвалидном кресле?
— Нет, ну… может, его сын мстит за отца. Его лишили детства, отец инвалид, мать бросила… Месть!
— Месть, — повторил Монах. — Еще какие мысли?
— Ненависть!
— Месть и ненависть, хорошо. Еще?
— Восстановить справедливость! Наказать!
— Не пляшет, Анжелика. Разве можно наказать автора, повторяя убийства из его книжек? Он даже не знает об этом. Ни месть, ни ненависть не работают… не то, Анжелика. Думай еще. Должен быть мотив.
— А если бросить подозрение на писателя? Подкинуть орудие убийства… ножницы! Подставить, типа.
— Тогда нужно и письмо написать в прокуратуру, что так, мол, и так, пишет и убивает. Потому что никто ничего не заметит. Прокурорские не читают детективов, читатели не в курсе реальных убийств. Разрыв шаблона.
