— А у нашего Леши новое хобби, — сказал Монах.
— Какое?
— Он теперь защитник прав животных. Журналист-анималист, так сказать. Пишет о бездомных собачках.
— Правда? — Лара захлопала в ладоши. — А где можно прочитать?
— Это пока только замысел.
— Леша, я вами восхищаюсь! — воскликнула Лара. — В мире осталось так мало доброты.
— Делаем, что можем, — скромно сказал Добродеев.
— Мальчики, Поярков спрашивал меня о моих книгах, откуда я беру сюжеты, с кем из читателей состою в переписке… значит, это правда? Про «книжного» убийцу? — спросил Сунгур. После выпитого он оживился, на щеках появился румянец. — Я, признаться, думал, что вы меня мистифицируете.
— Правда, Кирилл. Более того, мы, кажется, «нащупали» возможного подозреваемого, — сказал Монах.
— Что такое «книжный» убийца? — спросила Лара.
— Это… э-э-э… читающий убийца, с позволения сказать. Путем ряда аналитических умозаключений мы с Лешей пришли к выводу, что некто читает книги вашего отца, а потом совершает убийства по описанной там схеме.
— Убийства? По нашим книгам? Отец, ты не говорил!
— Не придал значения, девочка, а потом выпустил из виду.
— Но это же… невероятно! — воскликнула Лара. — Зачем? Кто он такой?
Монах пожал плечами.
— А таинственная женщина, которая влезла к нам… ее так и не нашли? Это не она «книжный» убийца? Или она вам всем привиделась? Какая-то мистика, честное слово.
Добродеев и Монах переглянулись. Добродеев кашлянул и сказал:
— Женщина — реальное лицо, Ларочка. Правда, это не женщина.
— Не женщина? А кто?
Добродеев, как опытный интриган, держал паузу и смотрел загадочно.
— Вы действительно ее знаете? — заинтересовался Сунгур. — Кто? Леша! Олег!
Монах ухмыльнулся:
— Ваш друг Абрамов. Вот кто. В юбке.
— Валерий Абрамов?! — изумился Сунгур. — Вы шутите!
— Валера Абрамов? Как это — Валера Абрамов! Вы… правда? — лепетала потрясенно Лара. — Не может быть!
— Он сам признался, — сказал Добродеев. — Мы прижали его к стенке, и он раскололся. И укусил меня тоже он… — Добродеев с трудом удержался от неприличного слова.
— Но зачем?
— Черт его знает! Он вообще со странностями. Говорит, хотел посмотреть… — увильнул от ответа Добродеев.
— Он любил маму, — вдруг сказала Лара. — Я поняла это, когда он пришел с цветами… он так говорил о ней!
— Ларочка, как насчет чайку? — спросил Сунгур. — Иди поставь чайник.
— Сейчас, папочка! — Лара побежала в кухню.
— Лара не знает, что он ее отец, — сказал Сунгур.
— Так ты знал? — удивился Добродеев.
— Я подозревал. Уж очень Алена над ним издевалась… она умела быть безжалостной. А когда Ларочка сказала, что он зачастил с цветами, я все понял. Мое освобождение, должно быть, очень его разочаровало.
Добродеев хихикнул:
— Не то слово, Кира. Он был убит. Он уже все спланировал: Лара одна, нуждается в поддержке, и тут он, рыцарь на белом коне! Любимый папочка, с которым ее разлучил коварный лже-отец и лже-писатель.
Сунгур впервые улыбнулся.
— Действительно, странный персонаж. Не ожидал…
— Мы ничего Ларе не скажем, — пообещал Добродеев.
Сунгур махнул рукой:
— Абрамов сам скажет рано или поздно. Это не важно, как бы там ни было, она моя дочь.
— Между прочим, письма Алене — тоже он, — сказал Монах.
— Письма? Абрамов? — Сунгур переводил взгляд с Монаха на Добродеева, не вполне веря. — А с «книжным» убийцей что? Вы сказали, нащупали его? Это не Абрамов, случайно?
— К сожалению, нет. Это другой человек. Гипотетически. Имя Александр Дронов ничего вам не говорит, Кирилл? — спросил Монах.
— Александр Дронов? — Сунгур задумался. — Ничего.
— Он когда-то посещал ваши семинары.
— Возможно. Их многие посещали.
— У нас есть его фотография, — сказал Монах.
…Сунгур, нахмурившись, долго всматривался в черно-белую фотографию с группой студентов. Потом сказал:
— Боюсь, я его не припоминаю. Что он за человек?
— Жаль, — сказал Добродеев. — Ну, ничего, зайдем с другой стороны. Мы не знаем, что он за человек, Кира, и зачем делает то, что… делает. Если это он, конечно. Сначала мы вообще думали, что это женщина, Мадам Осень. А этот Дронов… До недавнего времени он работал в «Арт нуво» корректором, мог читать твои рукописи. Абрамов узнал его, хоть и не сразу, тот очень изменился. Сказал, что Дронов учился с ними, посещал твои семинары, а потом куда-то исчез. Я даже думаю, что ты мог видеть его в издательстве, но не узнал. Мы думали, ты его вспомнишь и станет понятно, с какой радости он вцепился в твои книги.
Сунгур покачал головой:
— Поярков тоже работает с этими убийствами, выспрашивал меня про книги, откуда сюжеты, сверлил взглядом. Но вы его обскакали, ребята. Не поделитесь информацией?
— Снимем сливки и поделимся, — сказал Добродеев. — Самим интересно.
— Чай! — объявила Лара, появляясь из кухни с чайником. — Леша, доставай чашки из серванта. Олег, в кухне торт и нож, нарежьте, пожалуйста.
Сунгур уже не смотрелся таким несчастным, вспоминал разные смешные случаи из журналистской практики; Лара раскраснелась и охотно смеялась.
— Когда вы собираетесь к Дронову? — спросил Сунгур, провожая их до калитки. — Вы же собираетесь к нему?
— Собираемся. Завтра, наверное.
— Можно с вами?
— Нет, Кирилл, мы сами. А потом придем и доложимся.
— Буду ждать. Надо же… у меня в голове не укладывается… — Он махнул рукой. — Вы там поосторожнее, мало ли что, и сразу позвоните. А еще лучше — загляните лично. Обещаете?
На том расстались.
Глава 29. Момент истины
…Добродеев и Монах стояли перед старым бревенчатым домом со слегка «окосевшей» крышей, с кривоватым крыльцом, явно нежилого вида. На отшибе Посадовки — дальше были лес да овраги. День был неяркий, сероватый, безветренный; собирался дождь.
Монах толкнул заскрипевшую калитку, и они вошли в заросший травой двор. Едва заметная тропинка вела к дому.
— Смотри! — Добродеев тронул локоть Монаха. — Что это?
— Костер, Леша. Пепелище.
Справа от дома зияла, словно вход в преисподнюю, черно-седая дыра кострища. Вокруг валялись обгоревшие листки бумаги. Монах поднял один — это была страница из книги.
