– Великие чудеса.
– Давай, я еще принесу виски, и мы поговорим обязательно о моей помощи. Я чувствую, что моим работникам сегодня не дождаться меня. – Он пошел к вертолету, а Иван Петрович, посмотрев ему вслед, вдруг ощутил к своему давнему приятелю какое-то светлое, почти неземное благостное чувство, которое к нему приходило редко по отношению к людям, имеющим статус коммерческого и весьма продвинутого лица. Обычно он таких людей за версту обходил, даже побаивался, считая их малодуховными и слишком не пригодными для того, чтобы сохранить жизнь на Земле. А если учесть, что в тюрьмах, в которых он сидел, были в основном граждане «силового бизнеса» и рыночно-цифровых профессий с компьютерно-калькуляторным мышлением, из чиновничьих боевых отрядов с мозгами кроликов, то такие человекообразные персоны вызывали в нем либо досаду, либо отвращение. Но здесь было все не так. Молчанов оказался человеком олицетворяющим надежду даже в том случае, когда на нее почти не было шансов. Когда он выигрывал какое-нибудь дело в бизнесе, то многие возмущались, мол, карты были крапленые. Но доказать этого никто не мог. «А коч Семёна Дежнёва! – как любил шутить Александр Тимофеевич, – идет, доверху наполненный моржовым клыком да анадырскими соболями, оставляя позади Америку и многие благополучные страны».
– Не вешай носа, звездочет! Я, конечно, не все, но кое-что понял. Теперь я знаю, какая муха укусила тебя, – пытался он успокоить Ивана, поставив на пенек бутылку виски и походное зеркало.
– Муха не меня укусила, а все человечество, – поправил его Иван. – И потом, Александр Тимофеевич, мне не до шуток теперь.
– А мне, думаешь, весело? – перебил его Молчанов. – Это я так… потому что, глядя на тебя, любое сердце от жалости вздрогнет. Ты посмотри на свои заиндевевшие глаза, на голову свою, как лунь, поседевшую, посмотри. – Молчанов протер зеркало от технической пыли и протянул Ивану.
– Глянь на свое лицо. Ты, наверное, забыл, что любой уважающий себя человек, как бы ни было трудно, на человека должен походить… а ты на кого похож?
– На кого?
– На гориллу, которая только что с ветки спрыгнула, или дикобраза, за которым волки гонятся. Ты довел себя до состояния, в котором тебя все раздражает, а Земля, которую ты раньше боготворил, посвящал ей стихи, стала для тебя кладбищем и, по-моему, царством изысканной жестокости. Ты должен взять себя в руки, Иван, и окружить людьми, близкими тебе по разуму, сердцу. Иначе на другой планете может все повториться.
– Но там нет тюрем.
– В каменном веке их тоже не было. За провинность просто лишали жизни без суда и следствия. Любая цивилизация совершенствуется, но замашки и привычки людей по-прежнему остаются каменного века.
Иван взял в руки зеркало и посмотрел на свое лицо. Если бы он не знал, что оно всего-навсего оболочка души, то он сильно бы расстроился. После взрыва тротиловых шашек оно было изрыто мелкими ссадинами, а местами словно измазано сажей. Он достал носовой платок, смочил его крепким напитком и тщательно протер лицо. Но сажа не исчезла, только кожа покрылась красными пятнами.
– Говорят, что лицо – зеркало души, – с досадой сказал он, стараясь хотя бы прижечь воспаленные ссадины. – Но это не относится к современным людям. Для наших «интеллектуалов» лицо – маска, за которую не надо платить деньги, протирать и снимать на ночь. Даже телевидению и рентген-кабинетам не всегда удается снять эту, порой нечеловеческую маску с лица. Поэтому, особенно у чиновников, лица очень похожи, как будто они все братья и сестры, и кормушка их находится на том месте, куда большей части человечества вход запрещен.
– Очень жаль, Иван, что ты не научился пользоваться своим лицом, – неожиданно перебил его Молчанов, – глядишь и отсидел бы поменьше, и здоровья было бы побольше, – он словно прочитал мысли Ивана. – Я тебя не видел несколько месяцев, и, по-моему, ты сильно сдал, – с тревогой и с каким-то щемящим душу состраданием тихо сказал он и раскупорил еще одну бутылку виски. – Не сетуй, дружище, на меня. Ты думаешь, я не хочу встретиться с душами своих предков? Еще как хочу! Хотя бы пообщаться с ними. Хотя бы рассказать им о своих печалях, радостях. Ведь им наверняка интересно узнать, что происходит сейчас в России, какие флаги висят на улицах, сколько стоит в магазине один килограмм красной рыбы, которую они ели с детства, почти даром, чередуя ее с другой северной пищей, солеными груздями и рыжиками. А то, что я, Ваня, ни разу не появился у космического родника, в этом не моя вина…
– А кого? – неожиданно грубо спросил Иван и опять потянулся за сигаретой.
– Вина моей чести, думка о тех людях, которым я, как воздух, нужен. Ты знаешь, что я кормлю пять тысяч человек!?
– Первый раз слышу!
– Я тебе не говорил об этом, но сегодня скажу. Не говорил, потому что я не люблю жаловаться на то, что зависит от меня. Но чем больше я занимаюсь бизнесом, тем все больше и больше возникает проблем, которые от меня не зависят. – На этот раз он сам разлил крепкий напиток и откуда-то из потайного кармана достал три плитки шоколада фабрики «Красный Октябрь».
– Или ты еще хочешь ананасов? Я могу принести.
– Спасибо, Александр Тимофеевич. Ваше бескорыстное внимание меня наводит на мысль, что люди все-таки сближаются и становятся терпимыми друг к другу по духовным и нравственным признакам, а не материальным. Ведь я рядом с вами загнанный в угол, бесправный зэк.
– Это очень хорошая мысль, Ваня. Я предлагаю выпить за нее, только опять по чуть-чуть.
– Давайте выпьем.
– Ну, будь здоров, Иван Петрович. Твои мысли, фантазии очень симпатичны мне. Таким, как ты, я был в поселковой школе в седьмом классе. Мысли о человеческом призвании, благородстве, совести, верности часто посещали меня в школе. Особенно мысли о Родине.
– А теперь?
– Давай сначала выпьем за твою нравственную мысль. И дай бог, чтобы она осуществилась хотя бы на другой планете.
Они выпили, после чего Молчанов, закусив шоколадом, молча подошел к вертолету.
– Если исходить из духовных нравственных принципов, дорогой мой Иван Петрович, – тихо, почти нежно, сказал он, – то я просто обязан подойти к тебе сейчас и дать по шее… А если этих принципов между нами не существует, то я должен вызвать эксперта, чтобы он осмотрел ту вмятину, которую ты сделал на вертолете и наложить на тебя штраф. Штраф, судя по деформации дюраля, будет в районе трех тысяч долларов. У тебя такие деньги есть? Или у тебя есть только таежные кулачища и темперамент одичавшего лешего?
– Извините, Александр Тимофеевич! – сразу взмолился Иван. – Марья Лиственница, как хвост, прицепилась. Не удержался. Стукнул.
– Ладно-ладно, Иван. Не переживай из-за ерунды, но ты все равно должен знать и рассказать инопланетянам о том, что с Россией все будет в порядке, хотя менталитет отдельных субъектов все сильнее и сильнее атомизирует ее.
– Каким образом?
– Коррумпируют черти без стыда и совести! Так изворотливо и нагло, что концов не найдешь. Приходится закрывать рестораны, магазины и даже автозаводы. Вот этот вертолет я хочу купить. Я знаю, сколько он стоит и кто его продает. Но это теоретически, виртуально. На практике каждая его деталь золотой окажется.
