– Хватит, Ваня! Говори, что началось?!
– Теперь, Верушка, само солнце будет хозяином этих робинзонов. Видимо, кто-то из влиятельных господ рискнул отправить экспедицию. Конечно, не за мной, я просто повод. Но солнце, как всегда, остановило их. Через несколько минут здесь появится вертолет, и мы посмотрим, что из этого получится.
– Ты слышишь крики? – никак не могла успокоиться Вера.
– Конечно слышу.
– Они просят о помощи. Я даже слышу, как они молятся. Странно. Ведь у них супертехника.
– Никакая техника им не поможет. Здесь запутанное течение подземных рек. Весной оно непредсказуемо. А главное – все это неразрывно связано с небесным светилом.
– Ваня, может, это подарок твоей судьбе?! Ну что ты такой несообразительный! Надо спасти людей. Тем более ты знаешь, как это сделать. Среди них наверняка есть умные, уважаемые господа. Спасем их, и они помогут тебе выйти на свободу..
Иван молчал. Он о чем-то напряженно думал, и в глазах его, как и во всем лице, был тот самый золотисто-серебряный свет, который и ей не давал покоя. Вера расстегнула кофточку, посмотрела на свою безрукавку, прилипшую вместе с потом к разгоряченному телу, и сердце ее сжалось. Безрукавка светилась тем же золотисто-серебряным светом. Вера глянула на кожу своих посиневших от ссадин и ушибов рук и увидела, что сквозь синеву и царапины пробивается тот же золотистый солнечный свет.
– Как ты себя чувствуешь? – неожиданно спросил Иван. – Тебе не холодно?
– Мне жарко, Ваня. Надо спасти людей, Ваня, пойми, милый мой, дорогой, любимый человек, они помогут тебе выбраться из тюрьмы… Если мы спасем их, они наверняка оправдают тебя.
– Вера, я начинаю и за тебя переживать. Ты правильно сделала, надев мою целебную безрукавку. Скажи, ты до меня кого-нибудь, кроме Юры, любила?
– Только Юру.
– Я верю тебе. но, может быть. Я не знаю даже, как спросить тебя.
– Спрашивай, как думаешь.
– Я чувствую, что нравлюсь тебе, но, может быть, я для тебя что-то вроде снежного человека. Очень нестандартного, ненасытного, превратившего свою мужскую страсть в головокружительную забаву. У меня на этот счет сотни удивительных вариантов и возможностей. И не только физических, но и других. Моя душа обладает редкими гормонами радости. Женщины не хотят расставаться со мной и даже преследуют.
– Почему ты так решил?
– Мне говорили об этом многие женщины. Может, ты просто балдеешь, когда я заворачиваю твои бедра, гибкие, как лоза, и раскачиваю ими твои золотые серьги. И не более?
– Про гормоны радости мне тоже говорили многие, только не женщины, а мужчины.
– Может, это говорильная мода, пришедшая с Запада?..
– Наверно, Ваня. Только к любви она не имеет никакого отношения.
– Поэтому, Верушка, пойми меня правильно. Я не Гришка Распутин и не сексуальный робот. Я просто жертва тех нравов, которые пришли к нам в Россию и стараются расколоть ее. Я жертва, которая сопротивляется изо всех сил, которая пытается сохранить духовность. – Иван неожиданно замолчал и, прислушиваясь к голосам из топкого болота, вновь достал берестяные скрижали. На этот раз они были аккуратно привязаны к тонкой дощечке и находились за голенищем резинового сапога. – «Мы русские, – тихо, почти шепотом, прочел он. – Таков наш рок… У нас свои мечты и страсти. Пусть мы без денег, без порток – любовь и вера наше счастье. И потому по всей земле! По всей земле исконно русской, вольготно жабе и змее и каждой твари с мордой тусклой». Верушка, когда ты предлагаешь мне спасти этих пострадавших и надеешься, что они вытащат меня сначала из тюрьмы, а потом из долговой ямы, то ты обижаешь меня. Во-первых, ты ставишь меня рядом с этими супернавороченными негодяями, потерявшими ради денег все, что может создать природа, в том числе и мозги. Во-вторых, ты хочешь, чтобы я спасал дегенератов, которые могут истребить не только все святое на Земле, но и все живое. В-третьих, я думаю, что ты не такая дурочка, чтобы верить этим перевертышам. Пойми, они никогда не дадут свободу русскому человеку. Свободу может дать только тот, кто сам свободен и независим ни от кого, даже от того, кто создал его! А эти хорошо упакованные рабы роскоши и секса, взявшие от прежней власти все самое мерзкое и пошлое, способны только на захват и уничтожение.
– Ваня, миленький мой! Как сильно тебя озлобила тюрьма! Господи, Ваня…
Но Иван как будто не слышал ее. Вероятно, этих людей, которые преследовали его днем и ночью, он так хорошо изучил и возненавидел, что испытывал явное удовольствие, когда смаковал их продажность.
– Самое страшное, – никак не унимался он, – что эти подонки не только хотят править миром, но быть еще святыми и бессмертными, как сам Господь. Но господь противится этому. Он видит, как они духовные храмы превращают в бизнесцентры, а искусство – в развлекаловку или в игру, где побеждает хитрость и расчетливый цинизм или сексуальный эгоизм.
Может поэтому, Верушка, в церковь теперь ходят либо убогие, немощные люди, либо отпетые бандиты. Бандиты надеются, что Бог простит. Конечно, он все простит, но солнце – никогда! Оно намного старше и строже Иисуса Христа. Если оно будет прощать, то жизнь на Земле остановится, и не только на Земле, но и там, где живут его лучи. Оно не простит и тебя, если ты…
– Продолжай, Ваня. Почему ты опять замолчал? Я тебя внимательно слушаю.
– Если ты решила поразвлекаться со мной и увеличить счет своих штучных клиентов… Скажи мне, Верушка. Мне это сейчас необходимо знать. Ты и в самом деле любишь меня?
– Почему ты спрашиваешь об этом? Неужели ты не чувствуешь? Ненаглядный мой, дорогой мой покойник, – неожиданно вырвалось у нее из груди неласковое слово, и она почему-то вдруг засмущалась, затрясла цепкими, еще очень подростковыми руками, а потом, сжав тонкие пальцы в маленькие худые кулачки, вдруг застучала ими по его сухой спине. – Говори мне сейчас же, почему ты спрашиваешь об этом?
– Дело в том. – он опять посмотрел на небо и тяжело вздохнул. – Там, в брусничном суземье, многое зависит.
– Ну что ты мнешься опять? Говори – от чего?
– От совести, точнее, от души твоей. Если ты нарушаешь движение эфира, из которого состоит совесть.
– Разве совесть состоит из эфира?
– Да, да, еще мало изученного, но необходимого человеку так же, как его душа, фантазия, воздух. Так что, если ты будешь обманывать меня, солнце может поступить по-своему и я тебе уже ничем не смогу помочь.
– Как это понять? В чем дело? Значит, ты.
– Значит, я не самый главный хозяин своего капища, и человек – не хозяин земли. Иногда у меня только мысль промелькнет: «Какие бездушные люди живут в ближайшей деревне…» Порой уснуть не могу. А утром со стороны деревни ветер приносит пепел и золу, да одуревшие от пожара звери вместе со скотом мчатся мимо меня. Какая-то неуправляемая сила живет не только в солнце, но и во всем, что насквозь пропитано золотисто-серебряным светом. Особенно в живых существах, в том числе и в человеке. Эта сила имеет огромное влияние на окружающий мир. Я это, Верушка, на себе испытал. Еще в зоне мне пришлось столкнуться с одним надзирателем, который отнимал у зэков все самое святое: кресты нательные, фотки любимых женщин, обереги. Тогда я подумал: «Как жестоко этот человек издевается над осужденными! Ведь он сам – последняя сволочь». Вскоре его обвинили в воровстве и отправили в зону особого режима. Но тогда я не был так сильно пропитан солнцем… А теперь… Порой только подумаешь: «Как же земля держит этого человека или животное?» – и вдруг он так стремительно, так внезапно превращается в прах, что жутко становится. Чаще всего его наказывает молния или уносит пожар. И самое интересное, что даже память об этом человеке или животном стирается мгновенно, как будто их и не было на земле. Любопытно, что в сознании остаются только те, кто пропитан солнцем, как ребенок молоком матери. Вероятно, свет его проникает прежде всего в души тех людей, кто верит в добро и вечность разумной души. Поэтому свет постоянно торопится в людские души, словно семя мужчины в сладкий женский плод.
