– Бабло. Русский бабло. Шикарно. Где моя есть?
– Хватит бай-бай, – ответила ему Вера и толкнула Ивана в спину. – Ваня, слышишь? Иностранец заговорил.
– Ну, ну, молодец. – мрачно сказал Иван, беспрерывно подгоняя лошадей. – Но в душе почему-то радости нет.
– И зря. Тебе молиться на него надо.
– Еще чего?!
– Неужели ты всю жизнь хочешь быть в розыске?! Слышишь, новый вертолет летит.
– Слава богу, три версты отмахали. Но если ветер не стихнет, придется гнать лошадей до самого капища.
– Гони, гони, Ваня… Открой душу солнцу, и оно отзовется… Скажи ему, что я тоже плачу по ночам и люблю тебя. – Вукомпроне? – неожиданно обратилась она к иностранцу.
– Зер гут, – ответил тот, почему-то вытаращив безумные глаза.
– Что он говорит, Верушка?
– Он говорит, что он хрен и гад. Но это, конечно, шутка – по-нашему, по-русски – хренгад. А по-ихнему, зер гут.
– А еще что он говорит?
– По-видимому, он настолько богат, что под словом «бабло» подразумевает русскую толстозадую бабу. Динь-динь, камарадо, – опять подмигнула она иностранцу.
– Динь-динь, – на этот раз с улыбкой и громко ответил тот. Он хотел приподняться, но боль в правом боку остановила его.
– Верушка, что такое «динь-динь»? – поинтересовался Иван.
– А этого тебе знать не надо, потому что ты у нас ни в Маями, ни на Майорке пока не был и, вероятно, еще долго не будешь.
– И все-таки?
– Не спрашивай. Слышишь, наш ценный груз корчится от боли. – Вера расстегнула камуфляж иностранца и, разорвав нижнюю рубашку, которая почему-то никак не расстегивалась, тяжело вздохнула. – У него ожог, Ваня, по всему правому боку… Поэтому он и не переворачивается. Что делать будем?
– Что ж, разворачиваемся и в поселковый совет едем – фельдшера искать.
– Я серьезно. У него по всему правому боку пузыри и какой-то мерзкой гарью пахнет – то ли керосином, то ли маслом.
– Терпеть придется. У меня с собой одно лекарство – самогон да кусок медвежьего сала.
– Где-то я слышала, что ожоги медвежьим салом лечат.
– Не салом, а нутряным медвежьим жиром. А у меня сало, да еще с крупной солью.
– Соль соскоблить можно. Давай попробуем.
– Попробуй… Только всегда помни: одна попробовала – семерых родила.
– Зачем грубишь, Ваня, миленький мой.
– Это не грубость. Об этом всегда надо помнить. Сало в другом кармане, а нож у меня постоянно за голенищем правого сапога.
Вера потянулась за ножом, но в этот момент гул еще одного вертолета нарушил порывы весеннего ветра и чавканье трясины под копытами измученных лошадей.
– Не трогай нож, – остановил ее Иван. – Не дай бог лезвие ножа блеснет на солнце. Вероятно, вертолет еще круче, и в нем тоже не лохи сидят и не скалозубы. Давай вон у той огромной ели остановимся. Подождем, пока очередной металлолом не пролетит.
– Куда?
– Наверно, опять к «черной дыре».
Иван дотянул упряжку до раскидистой ели, прислушался.
– Эта машина в два раза больше. Наверно, с генералами, с начальством из Центра, а может быть, и с депутатами. В России опять выборы. Может, и мой родной жеребец там.
– Какой еще жеребец?
– Политик. Очень драчливый конь, но не орловской породы. А жаль! Ему бы «калаш» в руки да «тополь» в офис. «Тогда бы держись, Россия! Орлы – вперед, а рябчики и тетерки – в кусты прячьтесь. Пусть зернышки да орешки на голодный год припасают, а мы за власть драться будем!» – У меня его голос в ушах звенит.
Иван вдруг тяжело вздохнул, и слезы неожиданно выступили на его светлых, до боли чистых и очень уставших глазах.
– Бедный, доведенный до отчаянья русский народ, – тихо, почти шепотом, сказал он. – У него все отняли. Даже православную веру обратили в предпринимательскую блажь, где люди в рясах от бескорыстной веры ждут только навара.
Вот еще земли продадут перекупщикам-маклакам, переродится русский человек. Только о желудке будет думать, теремах золотых, да как бы перекупочный пункт открыть, потому что слово «бизнес» для него означает «без нас», то есть работайте без нас: дома, корабли стройте, зоны отдыха, развлекательные центры, а мы только деньги собирать будем от перепродажи. – Иван достал подзорную трубу, протер окуляр белым мхом. – Век бы не видел этих «русских» самозванцев из тряпичного, расчлененного муравейника. – Он положил трубу рядом с карабином и пристально вгляделся в солнечные лучи, разлитые по лесам и болотинам. Глаза его еще больше заслезились, только что бледное лицо вспыхнуло огненным румянцем, и, покачнувшись, то ли от ветра, то ли от нахлынувших чувств, он вдруг рухнул на край розвальней в примятое иностранцем сено. – Вера, Верушка, невестушка моя славная! – неожиданно взмолился он. – Что мне делать с собой?! Ненависть и злоба к несправедливости ест меня каждый божий день. Многие звезды, которые когда-то грели мою душу, погасли во мне. Но это еще не все. Я возненавидел их. Лютой ненавистью возненавидел! Я готов всю жизнь прожить отшельником, чтобы только не знать и не видеть их! А людей, которые поклоняются им, – и тем более. Мне очень больно, жутко знать, что они есть и безжалостно губят, грабят души русских людей. Я не знаю, что делать! – Иван судорожно уткнулся заплаканным лицом в сено и, распластав длинные худые руки, внезапно сгреб голову иностранца. Тот аж вскрикнул от боли, когда Иван сдавил его голову, а потом оттолкнул. – Ты думаешь, это сокровище, – кивнул он на иностранца, – спасет меня и Россию?! Никогда! – вдруг громко, даже зло выкрикнул он. – Никогда! Ведь он приперся сюда за моим богатством, а я родился здесь, вырос… Тут мои корни, мое вековое суземье! Моя нега! Он хочет отнять мое богатство, забыв, что оно веками принадлежало моим предкам. А я. Зачем я ему, жалкий сорняк, подкошенный бандитскими нравами, да еще временной властью, одуревшей от взяток, лицемерия?
– Успокойся, Ваня.
– Что делать, Верушка? Что?
– Успокойся, голубчик мой ненаглядный… Прислушайся, новый вертолет уже кружит над нами.
Иван, спохватившись, вцепился в подзорную трубу и, долго вглядываясь в летящую машину, выдавил шепотом:
– Я могу эту гадость убрать одним выстрелом! Одной разрывной пулей! Но зачем?! Пулями заматеревших бандитов да еще под «крышами» отдельных козлов не остановишь. Уберешь одних – другие подрастут. Пусть солнце о них думает. Неужели они не понимают, что сама природа начинает им мстить. Ты знаешь, какие катаклизмы сейчас происходят во всем мире? Ты посмотри на тайгу. Ведь это необратимая беда. Зачем эти люди лезут в тайны, недоступные их разуму?! Хватит того, что любовь, которая не ими придумана и не ими творит жизнь, они превратили в посмешище! В продажный секс, и не только у нас, но и на всей земле. И эту гадость они могут распространить по всей Вселенной.
