– Это тебе, Майкл, – ласково предложила она. – Выпей, лучше будет. А потом ожог твой медвежьим салом смажу. – Она поставила кружку на берестяные скрижали и налила себе самогона в пробку полиэтиленовой бутылки с широким горлышком.
Майкл не шевелился. Он смотрел вверх сквозь раскидистые лапы огромной ели и молча кусал губы.
– Веро, – наконец глухо выдавил он, прислушиваясь к порывам ветра и гулу приближающегося вертолета. – Моя боится Ивана Грозный. Куда он пропал?
– Он пошел навстречу с лучами солнца, чтобы узнать, как дальше жить…
– Веро! – перебил ее Майкл. – Ивана – опасный шаман.
– Сам ты шаман.
– Куда он исчез?
– Он пошел узнать, что будет дальше с тобой, со мной, с упряжкой лошадей, с новым вертолетом и людьми, которые находятся в нем.
– Веро! Это невероятно. У Ивана плохой голова.
– А у тебя голова хорошая?
– Моя голова – капитал, большой, ценный…
– Один лоб чего стоит. А лысина, как аэродром. Надень свою бейсболку как следует, не то простудишься. Или ты хочешь, чтобы я облизала твою лысину?
– Нет, нет, Веро! Это плохой культура. Моя не можно делать больно тебе, но ты знай, Веро, твоя Ивана Грозный давно международный розыск. Моя Ивана сразу узнала. Его фото Интернет есть. Это плохо для такой Джоконда, как ты, дорогой красивый русский «бабло».
– Ну, ну, продолжай. Или ты испугался, что придет Иван и услышит тебя? Он придет нескоро. Говори.
– Почему нескоро?
– Потому что он не хочет еще одной беды и твоей гибели.
– Моя беда не понимает. Моя понимает забава и ворожба.
– Беда общая это еще одна трагедия вертолета.
– Моя понимает, что Ивана Грозный каждый вертолета бах-бах!
– Сам ты бах-бах! Пей лучше самогон да благодари Бога, что живой остался.
– Веро, моя не понимает, как выразить большой эмоция. – Он неожиданно взял ее руку своими дрожащими пухлыми пальцами, пахнущими телячьим холодцом и «Мальборо» и вдруг поцеловал ее соленую от слез ладонь. – Ты королева Динь-динь. Моя хочет быть твой Ромео.
– А я буду, конечно, Джульеттой, а потом перевоплощусь еще в кого-нибудь, скажем, в Маргариту или Виолетту… Ты будешь пить или подождешь Ивана? – она подняла пробку с самогоном над его бледным, воспаленным лицом, но другую руку не убирала от его пухлых губ.
Майкл одобрительно улыбнулся и осторожно взял в рот сначала ее пальцы, потом маленький кривой мизинец и вдруг стал с удовольствием обсасывать его и катать во рту, как будто это был не палец, а что-то другое.
– Моя хочет делать тебя принцесса Англии, – неожиданно шепотом заговорил он и, взяв в руку ее маленький кривой мизинец, потянул его ниже пояса. – Как правильно, ты или твоя?..
– Правильно говорить «ты», – доверчиво пояснила Вера и, не убирая левую руку, другой рукой восторженно подняла полиэтиленовую крышку над его головой.
– Значит, ты – «Веро», правильно я говорю?
– Да, да, правильно… Только не Веро, а Вера.
– Значит, ты, Вера, будешь каждый неделя делать эксклюзив в элитных вечеринках Англии и пить шампанский.
– А ты, как я поняла, будешь неповторимым принцем.
– Да, да. Правильно ты сказал, – подхватил Майкл. – Неповторимым европейским.
– Давай выпьем за это. Я счастлива от этого прекрасного предложения моего неповторимого европейского принца. – Она выпила и хотела налить себе еще, но, глянув на солнце, которое светило прямо ей в глаза, неожиданно вздрогнула и прикусила губу.
Солнце как будто пошатнуло ее мысли, ее разгулявшуюся фантазию чувств. «Как жарко вдруг стало, а ведь я выпила всего чуть-чуть, – почему-то подумала она и сразу вспомнила слова Ивана: „Я тоже тебе советую снять куртку и остаться в одной безрукавке, потому что скоро может произойти самое непоправимое“.»
– Вера, мой дорогой принцесса Англии, – оборвал ее размышления иностранец. – Взамен такого счастья моя просит родниковой жидкость. А русский Ивана – пуля в голова.
– Как! – не поняла Вера и, поперхнувшись, выронила из рук пробку.
– Такие моя условия. Ивана Грозный – пуля в голова, это самый надежный проект, – еще раз повторил он. – А родниковый жидкость на фоятон, и ту-ту… Америка. Моя хочет пить за это, и ты должна пить. – Он поднял полиэтиленовую пробку, которую выронила Вера, налил в нее самогон и, взяв свою кружку, пристально посмотрел на четверть с родниковой водой. – Моя праздник себе сделала. Этот вода божественный. Этот вода – медиум. Моя будет шептаться с духом Платона, Сократа, Кромвеля, Гитлера, Сталина…
– Постой, постой, Майкл! Я тебя не понимаю. Скажи мне, ты человек или.
– Потом, Вера, потом о человеке. Давай выпьем за наш совместный любовь и родниковый бизнес.
– А мне кажется, Майкл, что ты не человек, – настаивала на своем Вера, и, опять вспомнив слова Ивана, сняла с себя куртку, рубашку и осталась в одной безрукавке.
– Ты молодец, принцесса Англии. – сразу обрадовался Майкл. – Ивана может скоро прийти. Моя и ты современный новый люди. секс-гемониды. Моя тоже сейчас разденется. Только сначала выпьем, потом Ивана Грозный пуля в голова, а вечером моя и ты динь-динь и бай-бай.
– Майкл, подожди! Иван спас тебе жизнь, а ты его убить хочешь?!
– Ивана Грозный моя конкурент. Я боюсь его. Он может сделать Россия великий держава, хозяйкой душ солнца. Его родниковый вода имеет связь. космос. Вселенной. орбитой человеческих душ. Карабин Ивана тут. Значит, это успешный начало моя бизнес-плана.
– Какого бизнес-плана?
– Пуля ему в голова – самый хороший надежный проект. Моя бы сказала: генеральный проект.
– Какой еще к черту проект?!
– Генеральный. Так мой английский предка покорял Америка. А моя теперь так покорял Россия. Пока беглый животный Ивана без пуля в голова, инвестиция капут. Животное надо бах, бах!
– Сам ты животное! – не выдержала Вера и отдернула левую руку, прижатую к его гениталиям. – Майкл Сорез, ты проходимец. Ты не должен носить распятие! – вдруг громко, еле сдерживая слезы, сказала она и, бросив полиэтиленовую пробку ему в лицо, неожиданно вцепилась обеими руками в его золотой крест. Майкл вскрикнул, но она что есть силы рванула металлическую цепочку и сдернула символ с его обожженной груди. Она не знала, куда деть крест, потому что опять вспомнила слова Ивана: «Не трогай чужой крест, каким бы он ни был. Это не твой крест». Тогда Вера прижала его к своей груди, которую плотно закрывала золотисто-серебряная безрукавка, и вдруг почувствовала в пальцах рук сначала еле заметное покалывание, а потом быстро растущее жжение. Майкл смотрел на ее грудь и глаза его дергались, учащенно моргали, как будто в них плеснули кислотой. Большой четырехконечный крест, коснувшись сияющей на солнце безрукавки, неожиданно и по неизвестным причинам вдруг стал таять на глазах. Жидкость от его светлой массы стекала по безрукавке на влажный весенний мох и растворялась в нем, как будто была его необходимой частью. Через несколько секунд креста не стало, а Вера потеряла сознание.
