– Вера, Верушка! – сразу закричал Иван. – Скажи ему все, что наболело у тебя в душе. Иначе солнце и тебя погубит. Ты видишь, что происходит с ним?!
– Ваня! Я ничего не вижу, оно ослепило меня.
Иван хотел броситься к Вере и помочь ей, чтобы она не попала в жуткую засасывающую хлябь болота.
Но, сделав первые шаги, он вдруг понял, что солнце затягивает и его. Тогда он сдернул с розвальней ружье вместе с подзорной трубой и, подмяв под себя снаряжение, тоже встал на колени.
– Прости, родимое, прости… Проник в людей дух зла и подлости, – почти взмолился он, испытывая радость и блаженство от общения с небесным светилом.
Он, словно червь, во мне живет.
Его мой разум не уймет.
Любовь игрушкой стала мне,
Животной страстью в полутьме.
Я душу продал в Благовест,
Теперь несу свой тяжкий крест.
В твоих руках вся жизнь моя, судьба!
Пойми, я – раб твой, и она – раба.
После его слов солнце неожиданно потемнело, стало красным, как кровь подстреленного на лету ястреба, и тучи под ним расступились. Иван оглянулся и увидел, что розвальни наполовину погрузились в болотную трясину. Сено уже плавало под Вериными ногами, но она продолжала стоять на коленях и беспомощно смотреть на небо.
– Вера! Верушка, ты и в самом деле ничего не видишь?! – сразу взмолился он. Иван замер на несколько секунд и, оценив обстановку, словно подраненный шатун, прыгнул к невесте. Таежная жизнь уже научила его стремительным прыжкам в неизвестность. Поэтому он схватил Веру, словно рассерженный медведь годовалого медвежонка, и буквально выдернул из розвальней.
– Вперед, родненькие! Вперед! – неистово захрипел он, цепляясь разорванной рубашкой за треснувшую оглоблю и подтягивая розвальни к сухому месту. – Вы что, забыли, какому Богу молиться надо?! Или не знаете, на кого работаете?!
Лошади рванулись вперед, но опять, то ли от бессилия, то ли от страха перед трясиной, встали на дыбы.
– Я вам покажу, что такое страх! И что такое человек тоже покажу! – еще громче захрипел Иван, стаскивая с розвальней брезентовую палатку и походную железную печь. – Погубите сани – без овса останетесь! – Он еще раз схватил розвальни за казанки, с силой дернул их, пытаясь помочь лошадям, но сани не сдвинулись с места. Болото, по всей видимости, неумолимо заглатывало упряжку вместе с пожитками и кормовым сеном. Поняв свое бессилие перед стихией, Иван изловчился, подлез к охотничьему рюкзаку и, вытащив из него топор, начал рубить оглоблю. Оглобля хрустнула, заскрипела, но, сильно пропитанная конским потом и жиром, не поддалась. Тогда он стал рубить ремни упряжи, освобождая розвальни от лошадей. Но, как только постромки были разрублены и вожжи ослабли, испуганные лошади шарахнулись в обратную сторону.
– Куда вы?! Стойте! Без хозяина вам и дня не прожить. – Он схватил вожжи и, оттащив лошадей на безопасное место, опять бросился к Вере.
– Ваня, это ты? – растерянно спросила она. – Я не вижу тебя.
– Совсем не видишь?
– Милый мой, совсем не вижу, – испуганно прошептала Вера. – Фиолетовые круги перед глазами да красное солнце.
– Ты видишь кровь солнца, брызнувшую из его ядра-сердца. Правда, она совсем другая, космическая, но тоже темнокрасная как у людей. А фиолетовые – круги это орбиты человеческой энергии. Но почему солнце не послушалось меня?! Ведь ты, если оно не простит тебе грехи, совсем потеряешь зрение… Значит, остается только одна надежда…
– Какая?
– На родниковую воду… Она той же энергии, что и солнце.
– Но где ее взять? Этот мерзавец облапошил меня как наивную дурочку. Я думала, что он порядочный человек, тем более из Америки.
– Спокойно, Верушка, спокойно, не плачь. Волчья жизнь меня научила многому. Сейчас я что-нибудь придумаю. Отвар листьев морошки тебе не поможет, подколодная трава тоже. Постой, по-моему, в охотничьем жилете осталась пара глотков.
– Чего?
– Воды родниковой. – Иван глянул на охотничий жилет, который вместе с камуфляжной курткой все так же висел на болотной сухаре, и перевел дыхание. – Не плачь, Верушка! Слава Богу! Этот обормот не упер мое снаряжение. – Он опять почти прыгнул к сухаре и проверил содержимое жилета.
– Здесь она, Верушка, здесь! Потерпи немного. – Он достал из жилета фляжку и попросил Веру как можно шире открыть глаза. Вера отвернулась от солнца, потому что от его лучей глаза начинали слезиться, а потом, не зная куда смотреть, еще больше расплакалась.
– Как только я плесну воды, сразу споласкивай глаза и смотри на солнце. Оно должно знать, какой водой ты омываешь лицо. Смотри на него до тех пор, пока не появится зрение…
– А если совсем не появится?
– Делай что я говорю.
В алюминиевой фляжке было мало воды, но Вере хватило, чтобы промыть оба глаза и смочить остатком воды разгоряченный лоб. И опять залитое солнцем небо неожиданно вспыхнуло перед ее глазами. Она чувствовала, что ее начинает пошатывать, кружится голова, и лучи солнца, словно искры от костра, обжигают тело. Но Вера не отводила глаз от небесного светила, которое постепенно, еле заметно, но все-таки восстанавливало зрение.
– Я пропащая, совсем пропащая, – еще порывистей зашептала она сквозь нахлынувшее волнение. – Теперь, кроме Ивана, у меня никого нет. Все эти человекообразные мутанты из мерзкого мегаполиса растаяли как дым. Теперь в моей душе нет этих изысканных негодяев, которые свои шоу-гадости называют искусством. Я постараюсь выбросить их из своей памяти, своего сердца как страшный сон и начать новую жизнь. Я надеюсь на тебя, мудрое солнце, что ты поможешь мне. – Вера закрыла лицо руками и вдруг услышала очень знакомый голос, который доносился откуда-то: то ли со стороны густого леса, то ли со стороны небесного светила, то ли из ее сердца.
«Я помогу тебе. Но ты должна помнить, что любить одного бедного, заброшенного людьми человека очень трудно, – донесся откуда-то знакомый голос, – подчиняться его нравам гораздо сложнее, чем подчиняться нравам богатых людей. Бедный будет всю жизнь мучиться и страдать, порой неразрешимыми идеями, и тебе с ним придется мучиться и страдать. С богатыми намного проще. Они будут использовать тебя, как телку на выгоне, кичась своим богатством. С ними ты будешь всегда сыта, одета, но никогда не узнаешь, что такое настоящая любовь. И бескорыстной взаимности не узнаешь».
Вера как можно шире открыла глаза и вдруг почувствовала, что солнце словно обволакивает ее какой-то ни с чем несравнимой дымкой, проникающей до самого сердца, до самого донышка ее женской сути.
– Ваня, Ванечка, я слышу чей-то голос, но никак не могу понять откуда он!
– И не пытайся. – Иван подошел к Вере и обнял ее. – Наконец-то! Наконец-то! – внезапно почти выкрикнул он. – Наконец-то это все-таки произошло. С этой минуты ты будешь счастлива и со мной, и со звездами, и с лесом, который будет окружать нас со всех сторон. Я поздравляю тебя!
