– Смотри на солнце, – с дрожью в голосе почти прошептал Иван и поднял руки высоко вверх, любуясь ярким светилом.
– А если я хочу смотреть на тебя, мой милый?
– Все равно смотри на солнце.
– А если ты мое солнце?
– Перестань, Мария… Я всего-навсего миллиардная частица его мудрой энергии. Смотри на меня, сколько хочешь, но прошу, не лезь в мою душу и не трогай меня.
– Иван Петрович! – неожиданно донеслось со стороны реки, и на заросшей тропинке, как и следовало ожидать, появился взволнованный «Айвазовский».
– Иван Петрович, прости, но я в шоке от предложения пришельцев! – сразу вспылил он, видимо, от сильного впечатления после прочитанного письма. – Ты-то как считаешь?
– Как видишь, опять на светило смотрю. Ты прав, Федор, я тоже нынче в растерянности как никогда. Одна надежда теперь на прозрачный камень. По всем признакам он такого же свойства, как и родник вечности.
– Я тоже так подумал, когда взял его в руки.
– Ты шевелил его?
– Конечно… Я хотел в дом его отнести, но меня что-то остановило.
– Он в конюшне сейчас.
– Ты принес его?
– Я хочу отправить его в поселок и передать одному очень грамотному умному предпринимателю.
– Ты решил сохранить камень?
– Да.
– Дай руку мне, дружище! Ты молодчина! – Федор взял руку Ивана и почувствовал в ней невыносимую слабость, которая свойственна только одержимым людям, способным стоять на ногах при полной потере сил.
– Я понял, что дело пахнет керосином и необходимо искать выход.
– А как же иначе, Иван?! – поддержал его «Айвазовский». – Мы, русские, – не звери, а люди и продажными тварями никогда не были и не будем. Мы обязаны сохранить Землю. И то, что родник вечности находится на нашей территории.
– Сам бог велел. – неожиданно перебил Иван.
– Ты, как всегда, прав, дружище, и, как всегда, тебя ветром качает, особенно после таких лихих налетчиков.
– Я так устал, Федор, – представить трудно, даже Землю под ногами не чую. Сейчас бы лег прямо в конюшне и проспал до следующего дня. Жаль, с кристаллом надо торопиться. Ущербная луна торопит.
– Вы, мальчики, пропадете без меня. – внезапно с какой-то щемящей грустью перебила Лиственница. – Снаряжайте поскорее вьючное седло, покуда солнце яркое и в лесу светло.
– Ты слышишь, Иван, Лиственница стихами заговорила. Что бы это означало?
– Это, Федя, признак больших радостей и огромных перемен в нашей до боли непредсказуемой жизни.
– Неужели?
– Я уверен в этом. Затягивай потуже постромки. Камень в безрукавку спрячь и – на седло. Проводи Марью Пантелеевну через бобровые завалы. А там, что бог пошлет. Ты, Мария, поняла, кому камень передать?
– Молчанову Александру Тимофеевичу, нашему русскому предпринимателю и защитнику всех северян, у которых разум выше денег.
– Отдай камень ему и скажи все, что я тебе говорил о роднике. А главное, скажи, что жизнь на Земле теперь в его руках. Ну, с Богом. Поклонись брусничному суземью, ведь ты его больше не увидишь…
– Как, так?
– А вот так.
– И родника?
– А родника – тем более. Сегодня ночью мы взорвем его.
– Зачем?
– Так пришельцы требуют.
– Какая страшная беда ждет всю планету… – с грустью подметил «Айвазовский».
– И нам придется способствовать этой беде. Другого у нас выхода нет. Ты, Федор, не задерживайся. Проводишь Лиственницу – все наши боеприпасы к роднику подтягивай. А я передохну малость, а потом – в баню. Прощай, Мария, попутного ветра тебе.
– До встречи, Иван. – Лиственница вдруг покачнулась и, повалившись на грудь Ивана, не выдержала и разревелась.
– Ты не переживай, камень будет у Молчанова, – всхлипывала она. – Я его из-под земли достану. Жди меня через неделю.
Иван еще раз проверил кристалл, прикрепленный к седлу, и, проводив Лиственницу уставшим взглядом, опять вернулся в конюшню. Он хотел проверить состояние других лошадей и, подойдя к сеновалу, остановился, хотел присесть, но ноги не слушались. Он повалился в сено, сгреб под себя клевер и уснул.
Райские сны явились ему. И если бы это были не сны, а реальные события процветающей жизни планеты, то он бы никогда не покинул свою родную землю и не посягнул на родник вечности. Снились ему, прежде всего, те люди, которые любили Россию, верили в ее будущее, глубинную силу ее души, разума, люди, открывающие все новые и новые земные и космические тайны ради счастья планеты, ее расцвета, жизни. Этих людей Иван никогда не видел. Разве только в светлые ночи весеннего полнолуния или в жаркие дни солнечного лета, слышал голоса их человеческих душ, летящих с окололунной орбиты в родниковую вечность. Голоса людских душ, словно эхо птичьих напевов и звоны рудовых деревьев, разносились по всему брусничному суземью. Их было тысячи, но слух Ивана выбирал, прежде всего, тот голос, в котором не было казенных интонаций и служебных штампов, идущих от слаборазвитого ума. Этому он научился в многочисленных российских тюрьмах, где голос надзирателя или даже голос начальника учреждения мог быть похож на голос самого отпетого бандита с нечеловеческим лицом. Поэтому Иван перво-наперво прислушивался к интонациям, содержащим дыхание разума, света, совести. И любопытно – это были интонации и звуки, прежде всего, умных людей: изобретателей, первооткрывателей, первопроходцев. Иностранную речь Иван понимал плохо, потому что знал только отдельные выражения и слова, хотя и на многих языках. Поэтому, как только до его слуха доносилась знакомая русская речь, сердце его начинало волноваться и биться от счастья. А если речь была с акцентом северного окающего говора, то он делал все возможное, чтобы наладить связь с этим говорком. Как он это делал – одному Богу известно. Пускались в ход и рецепты его мудрой бабушки, и приемы изотерических воздействий, и скандальные познания реинкарнации. Поэтому, когда он увидел в своем сне земляка, то сразу узнал его по голосу.
– Я узнал тебя! – громко окликнул он, услышав голос Попова, который читал молитву в помощь своему товарищу Семену Дежнёву. – Попов, ты куда путь держишь?
– На охоту..
– И на какую?
– На глухариную… Только я нынче не Попов… Может, в прежней жизни я и был Федотом Поповым, а теперь просто Фома Березкин. – нехотя ответил охотник.
– Позволь, но в молитве своей ты упоминаешь Семена Дежнёва? – настороженно спросил Иван.
– Это мой дружок, из казаков, родом из Великого Устюга… За него молюсь. Он приболел малость. Вот я и молю Бога о помощи. А вы кто будете?
– Я-то. – Иван хотел назвать свое имя, отчество, фамилию, но язык у него не поворачивался. – Я-то. Хоть меня и зовут Иван, но я, дружище, теперь просто мразь стоеросовая, ничтожество, пустая безжалостная душа!
