И вот несколько дней назад, милая моя бабушка, я получил твою двадцатку и, достав себе обновку за семнадцать рублей, на три рубля накупил разного хлеба. Надо сказать, что белые булки в столице и в самом деле очень вкусные, особенно сдобные кирпичики за тридцать копеек. Хлеба я набрал на целую неделю, потому, как тебе известно, люблю черствый, почти сухой хлеб, и, кроме того, у меня сейчас совершенно нет времени ходить в магазин. Ведь я уже прошел основные экзамены в институт и теперь готовлюсь к общеобразовательным предметам. Так вот, прихожу я вчера из библиотеки, открываю свою тумбочку, а хлеба там нет.
Спрашиваю у сокурсников: „Где хлеб, ребята?“ А они мне в ответ: „Тараканы съели…“ – „Какие тараканы?“ – „Двуногие“, – отвечают.
Потом объяснили: „По комнатам санитарный рейд ходил, вот им и не понравились твои сухари…“
Досадно мне стало. Я ведь, родненькая моя, специально хлебушек подсушивал. Да пусть бы он и совсем засох, но как так можно – по чужим тумбочкам шарить?!
Разыскал я студентов из этого рейда, спрашиваю у них: „Куда вы дели хлеб из двести шестнадцатой комнаты?“ А они мне в ответ: „Съели мы твой хлеб, парень, разделили на три части – и съели, а сухари выбросили… Вопросы еще будут?“ – „Вопросов, – говорю, – больше не будет, только за такие шуточки по морде полагается!“ А один из них, что поздоровее немного и постарше остальных лет на пять, посмотрел мрачно на мои ботинки да ехидно так и спрашивает: „Ты из какой тундры прикатил?! У нас тут свои порядки, а если общежитие не нравится – фатеру сымай!“ А эта фатера, знаешь, сколько здесь стоит? Ноги вытянешь – не расплатишься… Вот и подумал я тогда, глядя на этих парней из „санитарного“ рейда: „А ведь через четыре года учебы из меня может получиться такой же зверь, как они, и на сцене, кроме злодеев, мне больше ничего не доверят играть…“
Поднялся к себе в комнату, бросился на койку и разревелся. А утром мои сокурсники, видя, что мне плохо, предложили сходить в учебный театр на просмотр курсовой работы. Честно говоря, такого предложения я не ожидал, потому что соседи мои по комнате – очень неразговорчивые ребята. Но отказываться не стал.
Часа через полтора был уже в театре. Ты не представляешь, какое радостное чувство испытал я, глядя на сцену. Слезы навернулись на глаза, когда заиграла торжественная музыка, и занавес стал медленно раздвигаться.
И вдруг вижу: на сцену вышли, кто бы ты думала? Да, эти самые трое злодеев! Только лица у них были совсем другие, и глаза какие-то непохожие на те, что я видел в общежитии. И не потому, что они были чересчур чуткими, как будто их подменили. Они и роли играли такие же доброжелательные, и даже нравились многим зрителям.
Но я-то, я думал о том, как же ловко человек может скрывать свое истинное лицо! Я поинтересовался у своих ребят-однокашников по комнате, знают ли они этих студентов. И ребята по секрету сказали, что знают и что вчера они устроили небольшую пирушку, и мой хлеб, по-видимому, пошел на закуску.
Вот так, милая моя бабушка! Для них, родненькая моя, хлеб – это закуска, а для меня.
Ну да ладно. Спасибо тебе, родительница моя, за пятерочку, которую ты в письмо вложила, спасибо за сушеные грибы, ягоды. Теперь у меня все есть: и хлеб, и суп грибной, и кисель. Конечно, готовить самому времени не хватает, но зато дешево и сердито.
Милая моя бабушка, я обязательно приеду, как только сдам все экзамены и подзаработаю немного денег на товарной станции. Письмо свое заканчиваю, потому что уже три часа ночи и товарищам по комнате очень мешает свет настольной лампы.
Обнимаю тебя. Привет Нюре, дяде Пете.
Твой внук Иван».
Прочитав третье письмо, Вера сняла с печки заваренные валерьяновые корни и, остудив их, сделала несколько глотков. От писем Ивана и его бабушки сердце Веры начинало учащенно биться, и ей хотелось как можно скорее оказаться рядом с Иваном. Она перелила валерьяновую заварку в графин, стоявший на столе, и, набросив телогрейку Ивана, уже спустилась с крыльца, но сильный шум огня в русской печке и скрип сухих половиц остановили ее.
Вера вернулась назад в горницу и побледнела от неожиданности.
В глубине рубленой избы, сверкая испуганными выпученными глазами, стоял Майкл Сорез и молился на икону Иисуса Христа.
– Веро, моя идиот! – сразу почти взревел он, обратившись к девушке, и опустился перед нею на колени. – Моя попал в Россия как жирный приманка для большой-большой медведь. Моя глупый, но очень богатый баран. Возми эти баксы, они твои… – он вытащил из-за пазухи пачку почерневших от пепла денег и положил на стол. – Забери деньги. Здесь тринадцать тысяч баксов. Только умоляю, возмите меня с собой. Если мало, моя на первых порах может продать инопланетянам свой интеллект. А потом я вас озолочу..
– Кому нужен твой интеллект, если твоя голова искусственная?! Да еще с гнилыми болтами.
– Веро, не оставляй меня здесь!.. Моя будет ваш верный друг. постоянный охрана ваших необыкновенных ням-ням и любовных динь-динь. Моя будет ваш преданный америкашка. Не дай моя погибнуть!
Майкл неожиданно резко поднялся на ноги и бросился целовать Верины руки.
– Джоконда, моя озолотит тебя! Если понадобится, твоя будет летать от планета Одиссея до планета Земля без всяких проблем! Возмите меня туда.
– Майкл, успокойтесь… вы не в Голливуде… на съемках виртуального и очень плохого блокбастера. Возьмите себя в руки.
– Не надо говорить так, русский Джоконда. Когда моя назвал Ивана «Грозный» самым великим следопытом космических тайн, наемный пацан хотел убить меня, но я увернулся, и он прострелил моя правое ухо. Вот кровь. В ухе запекшаяся дырка, – Майкл поднял искусственные волосы, закрывавшие ухо, и опять встал на колени.
– А где пацан? – растерянно спросила Вера.
– Он подстрелил медведя и ушел на юг, в сторону военный база. Моя не пошел за ним.
– Почему?
– Он варвар. Моя понял, что такой человек, как Ивана Петрович, не может быть преступник. У пацана проект: поймать Ивана Кузнецова, а если не получится, убить его и передать в частный рука. Но разве можно лишать Ивана «Грозного» вечности, которую он сам себе нашел. Разве можно такого человека убивать или сажать в кутузка?! Это глупо, бессмысленно! В этом моя еще раз убедился, когда ты читала его сердечные письма. Это русский Шекспир, у которого великий душа и разум пришельца.
– Ты прятался от меня под кроватью и слушал, как я читала его письма?!
– Конечно, прятался. конечно, слушал. Райский язык и редкий наблюдения русского Шекспира.
– Тебе не стыдно? Поднимись на ноги!
– Моя боится тебя! Моя прятался, как мышь в тесной кладовка. Зачем ты стреляла меня там, на болоте?
– Еще раз повторяю, Майкл Сорез, башковитый этолог из Гарвардского университета, нам с тобой не по пути. Ты не обижайся, но мы тоже боимся тебя. Мы не понимаем господ из бандитского бизнеса и виртуальной лапши. Возьми деньги обратно и иди, откуда пришел.
