Почти каждый день, даже в непогоду — особенно в непогоду! — мы выезжали на побережье. Мне снова пошили мужской костюм, а ездить верхом меня научил еще Клаус… Право, мне больше нравилось, когда меня кто-то вез в седле, потому что этак не приходилось касаться ступнями стремян, но верховая езда все равно была лучше ходьбы!
В укромную бухту никогда не заглядывали чужаки, лошадей Эрвин оставлял на попечение старого Ганса и своих телохранителей, а сам шел к воде, в густую тень, что отбрасывали утесы.
Сам Эрвин далеко не заплывал — просто не мог. С одной рукой и сильными ногами, конечно, вполне можно было бы плыть, если бы не мешало крыло. Помню, принц как-то выругался в сердцах, в очередной раз зацепившись им за придонные камни… Я тогда помогла ему отчистить перья, а потом взглянула вопросительно и провела ребром ладони по его плечу.
— Я думал об этом, — сознался Эрвин, дотронувшись до того места, где недоплетенная крапивная рубаха обрывалась неровными жгутами, впившимися в его плоть, и откуда начинали расти белые перья. — Но, знаешь, я еще не потерял надежду. Может быть, я все-таки узнаю, как избавиться от этого проклятия! Только меня прежде ославят чернокнижником…
Это была правда: Эрвин скупал старинные книги, приглашал к себе ученых, ведунов, знахарей, по крупицам собирая знания, но никто не мог помочь ему. Я была уверена: морская ведьма знает путь к спасению, но что проку? Она не поднимется на поверхность, а ни я, ни Эрвин не можем опуститься на дно морское!
— Я перво-наперво хотел избавиться от этого, — добавил принц, — только вовремя задумался… Так у меня еще есть шанс вернуть себе человеческий облик. Крыло можно отрубить… Но если я не умру от потери крови, меня не изгложет гнилая горячка или еще какая-нибудь зараза, я останусь калекой уже навечно. Так что… пока существует хотя бы призрачная надежда, я буду бороться!
Я в ответ коснулась его колена и улыбнулась.
— Да, я тоже думал, что забавно было бы остаться с птичьей лапой вместо ноги, — отреагировал Эрвин. — Ее и прятать куда легче, если не вырастет такой же большой, как крыло, конечно… Да ее и отрезать было бы не так жаль! Ездить верхом это не помешает, знавал я одноногого рыцаря, победителя турниров… А пешком я хожу не так уж часто, справился бы. Рука — это другое, и не проси объяснить, почему именно так, Марлин!
Я забыла сказать: Эрвин дал мне имя Марлин, от «мара» — «морская», а еще, я знала, люди так называют больших хищных рыб (мы-то именуем их по-своему, но не о том речь). Он сказал, я чем-то похожа на них — так же красива и грациозна, но и опасна до крайности, и горе тому, кто попытается выловить золотого марлина, не озаботившись хорошей снастью, прочной лодкой и припасами: этакая рыбина может утащить ловца за несколько дней пути, и еще неизвестно, кто из них останется в живых. Отец рассказывал, как один такой волочил за собой баркас трое суток, а когда рыбаки, отчаявшись измотать добычу, попытались достать марлина острогой, тот перевернул их суденышко. «Конечно, я помог ему избавиться от крюка и наказал не приближаться больше к людям, — сказал отец. — А что сталось с рыбаками, я не знаю. Кажется, смогли выплыть, я не обратил внимания».
Уж не знаю, как, но Эрвин угадал точно — на нашем языке имя мое было сходно с названием золотого марлина. Тогда, вернувшись домой, отец узнал, что у него родилась еще одна дочь, и на радостях нарек меня именно так. И не важно, что Эрвин не сумел бы произнести мое настоящее имя, главное, он чувствовал, как правильно обращаться ко мне. Не знаю даже, как это вышло… Впрочем, если он умел нарисовать живое море, то что ему мое имя? Взглянул да и понял, как меня называть… Встречаются иногда такие — не колдуны, нет, просто те, кто видит истинную суть живых созданий и предметов; но зачастую они и сами не понимают, каким даром наделены. Так и Эрвин: он просто порадовался тому, что мне понравилось увиденное в волнах или облаках, а может, подслушанное у ветра имя, и не задумался, откуда взял его.
Ну а я помимо удовлетворения ощущала досаду от того, что Клаус так и не удосужился назвать меня хоть как-нибудь: ведь «малышка», «найденыш» и прочие ласковые слова — это не имена…
Сегодня Эрвин устроился на линии прибоя — так он мог лежать часами, и ему не было зябко. И то — море летом совсем теплое!
Я же уплыла так далеко, как только могла с этими неуклюжими ногами, выбралась на скалу и села, чтобы просушить волосы. В этом не было толка: пока я доберусь до берега, они снова намокнут, но так я чувствовала себя почти что прежней…
Волны взбурлили совсем рядом, и, отшатнувшись, я едва не свалилась в воду, но тут же поняла, что бояться нечего.
— Сестра! — промолвила одна из русалок. — Неужто мы нашли тебя?
— Мы думали, ты уже мертва, — добавила вторая.
Я соскользнула в воду, в их объятия… Сестры не забыли меня, не покинули!
— Ну полно вам обниматься! — сказала старшая, хотя сама же не торопилась разжимать руки. — До чего странно! Ты говорила нам тогда, что твой принц собрался жениться на другой, но ты все еще жива… У людей это дело долгое, но ведь почти год прошел! А раз ты жива, стало быть, он не женился…
— Мы искали тебя все это время! — добавила вторая сестра. — И нашли чудом — дельфины сказали, что видели тебя здесь. Ах, не найди мы тебя, жертва была бы напрасной!
Я взглянула на сестер… и приоткрыла рот от изумления. У старших длинные волосы стелились по волнам, а у троих младших были коротко обрезаны…
«Что это означает?» — спросила я жестами. Ах, так и не выходило обучить Эрвина этому языку, он не мог или не хотел понять меня!
— Мы отдали наши волосы ведьме, — негромко ответила третья сестра, — чтобы она помогла избавить тебя от смерти. Она дала нам этот кинжал. Видишь, какой острый?
Она коснулась пальцем лезвия, и вода расцвела алыми каплями.
— Если ты до рассвета вонзишь его в сердце своего принца и его теплая кровь брызнет на твои ноги, они снова срастутся в хвост и ты вернешься к нам! — подхватила четвертая сестра. — Ты или он, один из вас должен умереть до восхода солнца!
«Мой принц умер», — показала я им жестами, и сестры замерли.
— Так вот почему ты все еще здесь! — воскликнула старшая. — Он умер, не успев жениться… Старая ведьма наверняка знала об этом!
— Но она нас не обманула, — сказала вторая сестра.
«И меня не обманула, — подтвердила я. Кинжал тянул меня ко дну, но я не хотела отдавать его. — Она берет плату и честно выполняет обещанное!»
— Кинжал не вернешь, да и волосы назад не приставишь, — рассудительно произнесла третья сестра, коснувшись коротко обрезанных прядей. — А! Отрастут! Моему жениху я любой хороша, а теперь нравлюсь даже больше прежнего…
— Оставь кинжал себе, — решила старшая, жестом велев ей умолкнуть. — Вдруг да пригодится?
«Спасибо, мои милые, — ответила я и повесила ножны с тяжелым клинком на шею. — Я уж знаю, кого им зарезать, только бы найти ее! И пусть я не стану снова русалкой, пусть… Клауса не вернуть, но отомстить я сумею!»
