Я только вздохнула.
— Ну, я и впрямь с жизнью прощаться стала, — продолжала Берта. — В прилив-то рифы с макушкой закрыты, так, торчит из воды камушек, едва-едва примоститься. Я и стояла там, как аист, чуть ли не на одной ноге, того и гляди свалилась бы. А ноги-то исцарапаны, акулы кровь почуяли — и тут как тут, кружат, значит, ждут, пока я обессилю. Они хоть и мелкие совсем, крупных на здешних рифах не водится, но и я, прямо сказать, не велика была…
— И что же было дальше? — спросила Селеста, видно, воочию представив, как босоногая девчонка в короткой рубашонке (а может, и в одной набедренной повязке, в пять-то лет!) балансирует на макушке скрывшегося в волнах рифа, дрожа на ветру, а рядом кружат мелкие акулы — им только попади на зуб, набросятся стаей да разорвут в клочья. Когда они голодные, то могут и на дельфина напасть, даром что он в несколько раз крупнее и сильнее! Что им человеческий ребенок?
— Я уж ног под собой не чуяла, — задумчиво произнесла Берта и, видно, забывшись, сняла с пояса кисет и принялась набивать трубку. — Думала, еще немного — и точно в воду соскользну, еще и ветер холодный с моря задувал, озябла я. Если б не успела, пока риф под воду не ушел, ракушек насобирать да съесть, точно бы от голода ослабла и упала. И вдруг смотрю — акул как ветром сдуло! Вот только плавники кружили у самых моих ног, зубы чуть не у пяток клацали, — и не стало их… — Берта выдержала паузу и продолжила: — Тут гляжу я — идет большая волна, и думаю: вот теперь уж точно смоет! Но не тут-то было… Из волны этой подымается рыба — не рыба, кит — не кит, осьминог — не осьминог… Словом, большое, черное, блестящее и вроде как с длинными щупальцами.
— Ты наверняка на гигантского кракена подумала, — сказала Мари.
— А как же! Сколько сказок про него отцы да деды рассказывали… — Берта хотела было высечь огонь и закурить, но посмотрела на нас с Селестой и опамятовалась. — Но это был вовсе не кракен. Я с перепугу-то все же шлепнулась в воду, а меня — хвать! — и поймали. Ну, думаю, теперь точно есть будут. Хорошо, если не живьем… А чудо-юдо и говорит мне человеческим голосом, мол, что же ты, неразумная, одна, безо всякого присмотра в таком месте делаешь? Дескать, опоздай я на минуту, тобой бы уже акулы ужинали!
— А ты что? — спросила Анна с живым любопытством.
— А что я? Заревела, ясное дело, — преспокойно ответила рыбачка. — А она — тут уж я рассмотрела, что это вроде бы женщина, — и говорит, хватит, мол, море солить, оно и без того соленое. Как, спрашивает, ты тут оказалась? Ну я и рассказала. А она и говорит: если б мои мурены не заметили, что акулы чем-то поживиться собрались, ты б точно на корм рыбам пошла. Ну а раз жива осталась, то жить тебе — мне то есть, — еще ой как долго, и уж море тебя точно не заберет…
— Когда же это было-то? — с интересом спросила Селеста.
— Да тому уж скоро сто лет минует, — ухмыльнулась Берта.
— А ты неплохо сохранилась, вобла сушеная, — фыркнула Анна. — Вишь как тебя море-то просолило да на ветру провялило!
— Ну так, — невозмутимо ответила та. — Однако море морем, но, видно, ведьма тоже что-то наколдовала. Раньше-то я помалкивала, потому как ветер любое слово куда угодно унесет, а все ж была я как заговоренная. Из любых штормов хоть на обломке весла, да выгребала… Теперь-то я уж в море не хожу, не те мои годы, можно и сказать об этом. Меня саму ведьмой считают, да только я колдовства не разумею, куда мне, старой перечнице! Вот погоду предсказывать умею, иные приметы знаю, ну так их все старики знают. Я просто живу подольше иных, вот и накопилось всякого-разного…
Я кивнула: у нас рассказывали, что ведьма может подарить удачу не только русалке, но и человеку, если он ей чем-то приглянется. Повезло этой Берте!
— А ведьму я потом не раз еще видала, — добавила она. — Не у берега, конечно, все больше далеко за рифами да вечером или на рассвете, или же в непогоду. Ее так почти и не разглядишь: волосы длинные, черные и вроде бы с прозеленью, как водоросли, стелются по воде… И сама она, прямо сказать, не худышка вроде вас вот, — кивнула Берта на нас с Селестой. — Издалека можно и за дельфина принять, а то и за косатку.
Та прочитала написанное мною и сказала:
— А Марлин говорит, что ведьма давным-давно не поднималась на поверхность.
— Так ведьма же, — спокойно ответила Берта, — она соврет — не дорого возьмет. Кто знает, куда и зачем она плавает? Небось и русалки не обо всем знают, а, госпожа?
— О чем ты? — удивилась Селеста, а я только улыбнулась.
— Что, угадала? — спросила Берта. — Ну, трудно не признать морской народ, если встречал их когда-нибудь, а я встречала, и не раз.
— Марлин, так ты что… — недоуменно произнесла Селеста, а я написала ей: «Я родилась русалкой. Морская ведьма дала мне ноги в обмен на мой голос».
— Но зачем ты…
«Клаус, — ответила я. — Я влюбилась в Клауса».
— А он, выходит, так и не догадался, кто ты такая на самом деле? — тихо спросила она, а я покачала головой. Для него я навсегда осталась странным найденышем. — А Эрвин знает?
Тут я кивнула несколько раз. Уж он-то вытащил из меня все, как опытные рыбаки выуживают хитрых рыб из-под замшелых камней!
— Вот так дела… — Селеста встряхнула головой. — И тут ведьма постаралась! И все следы, как ни крути, ведут к принцам…
«Меня ведьма не обманула, — написала я и подчеркнула это несколько раз для пущей доходчивости. — Мне ее винить не в чем. А теперь она и вовсе хочет меня увидеть, сестры сказали. Да ты же сама слышала!»
— Я думала, это мне привиделось, — сконфуженно произнесла она. — Киты, ночное море, русалки… и… ой, этот ужасный напиток!
— Вовсе и не ужасный, — проронила Берта. — Мне ведьма тогда тоже дала глотнуть, а то я совсем окоченела. Я как запах почуяла, так сразу его узнала, хотя уж столько лет прошло… — Тут она задумчиво почесала за ухом черенком трубки и спросила: — Госпожа, а когда вы с ведьмой сговаривались, она поставила какое-нибудь условие?
Я кивнула и в очередной раз объяснила, какое именно, не забыв упомянуть, что я должна была умереть на рассвете, если бы Клаус женился на другой. Либо же убить его и вернуться в море, припомнила я кинжал. (Как хорошо, что мне удалось сберечь его! Я намертво прикрутила ножны к запястью шелковым шнурком, когда избавилась от платьев, а когда очнулась, кинжал лежал на столике возле кровати. Должно быть, Анна понимала, что эта вещь мне очень дорога, и не просто дорога, а жизненно необходима!)
— Многие пошли бы на убийство, лишь бы самим выжить, — проронила Мари. — Но Клаус так и так умер. И другие тоже, один за другим… Уж простите, госпожа, я буду их по именам называть, я их с младенчества помню… А то покамест выговоришь «его высочество такой-то» да «его высочество сякой-то», пора будет стол к ужину накрывать!
Я кивнула, Селеста тоже. Что проку в этих именованиях сейчас, в разговоре между нами пятью?
— Вот мы и вернулись к тому, с чего начали, — задумчиво сказала Анна. — У мачехи не вышло извести пасынков сразу, и тогда она надоумила Элизу, как якобы спасти их… Нет-нет, не перебивайте, не то я запутаюсь! Вот хоть режьте меня, а я уверена, что королева Лаура и та ведьма — одна и та же женщина, как госпожа предположила.
