— К чему ты клонишь?
— Враг должен пройти, — негромко сказала я. — Не люди, нет, еще не хватало отбиваться от воинов Оллемана! Не до того… Но крохотная лазейка для феи должна найтись. Она уже являлась сюда, не иначе, проскользнула с ветерком…
— Это дерево в лесу свалили, она и просочилась, — мрачно сказал дуб. — Не успел шиповник прореху запутать. Но и то, ей едва хватило сил, чтобы околдовать твою подругу.
— А уж от крапивы она живо удрала, — захихикала яблоня. — Знай наших!
— Вот такая лазейка мне и нужна, и даже побольше, чтобы фея смогла появиться во плоти. Иначе… иначе не знаю, сколько еще придется ждать, — произнесла я и повторила свою мысль: — Ожидание — хуже всего, у всех уже терпение на пределе, кровь у братьев горячая… И неизвестно, что случится, если не бросить вызов прямо сейчас!
— Сделаем, — ответил за всех дуб, помолчав. Видно, деревья советовались по-своему, безмолвно. — На сам перелом осени?
— До полуночи, — ответила я, подумала и поправилась: — За два часа до заката. Если мне не хватит этого времени, то…
Они шумно вздохнули, но промолчали.
— Тебе, кажется, нужно что-то еще, — произнес вдруг орешник. — Оружие? Но оно у тебя уже есть!
— Да, но… не совсем такое, как мне хотелось бы, — сказала я и приложила руку к его коре. — Не хочу говорить вслух…
— А, — ответил он спустя минуту. — Это можно. Ради такого дела не жаль!
Толстая ветка, хрустнув, обломилась у самого основания, и я взяла ее. Убрать эти вот сучки…
— Не убирай, — предостерег меня орешник. — Видела рогатины, с которыми охотятся на вепрей и медведей? Там непременно есть перекладина, иначе зверь может насадить себя на рогатину и добраться до охотника!
— И верно… — прошептала я. — Рыбина-то этак не выпрыгнет… Спасибо вам, деревья. Не знаю, свидимся ли снова, но… берегите эту землю. Берегите Эрвина и его братьев. А я, если стану морской пеной, непременно прольюсь над вами хорошим дождем!
— Погоди ты загадывать, — проворчала яблоня. — Рано помирать-то собралась… Совсем еще росток зеленый, только расцвела, даже завязи не дала, а туда же!
— Засуха не спросит, так здесь говорят? — улыбнулась я и пошла прочь, крепко сжимая в руке ровный ореховый стволик. Ну и пучок крапивы заодно: у меня совсем закончилось волокно!
* * *
Время вновь полетело вскачь: вот только что сад был зеленым, а вот уже гроздья калины налились рубиновым цветом, а рябина давно уж стояла огненно-рыжей, как лисица зимой… Заалели листья дикого винограда, особенно яркие на фоне темной хвои сосен и можжевельника, и только шиповник еще цвел — его первые ночные заморозки, казалось, вовсе не трогали. Цветы стали мельче, только и всего, зато запахли тоньше и нежнее, не так оглушительно-сладко, как летом.
Море тоже дышало зимой. Закаты сделались пронзительно-яркими и холодными, даже те, что предвещали ясную погоду, а от дыхания уже порой поднимался парок, будто в холода.
— Уже скоро, да? — спросил Эрвин как-то поутру.
Он стоял у окна, глядя вдаль, на маяк, а я расчесывала волосы. Это было делом долгим, но я привыкла, а ему нравилось наблюдать за мной. Только не сегодня, сегодня мужу не сиделось на месте, и я чувствовала — его снедает какая-то странная, непонятная тоска…
— Да, — ответила я и вздрогнула, услышав далекий птичий крик — на побережье собирались последние стаи, им давно уже пора было отбыть за море на зимовку, а эти что-то припоздали.
Эрвин дернулся, как от удара, поежился и с треском затворил окно.
— Я боюсь… улететь за ними, — сказал он, не глядя мне в глаза. — Когда я слышу эти крики, внутри что-то сжимается, и я вспоминаю небо, высоту… И братья рядом со мною, и все еще живы… Не знаю, как бороться с этим. А если не бороться, я, чего доброго, однажды снова очнусь в вышине и думать забуду о том, что был когда-то человеком…
Я подошла и обняла его за плечи.
— И братья боятся, — продолжил он. — Близнецам не так страшно снова сделаться птицами, как расстаться, поэтому они и неразлучны днем и ночью. А Герхард не отходит от Селесты, но не потому, что так уж тревожится за нее. Ему кажется, что она сумеет его удержать, если вдруг…
— А ты думаешь, не сумеет?
— Не знаю, — покачал он головой. — Сейчас она больше думает о ребенке, чем о муже, так мне кажется. Кто разберет…
«Кого она выберет», — закончила я его мысль. Что ж, мне не хотелось бы оказаться на месте Селесты.
— Послезавтра, — проронил он, а я кивнула, потому что не было смысла тратить слова попусту.
Мы давно уже сказали друг другу все, что могли сказать…
Послезавтрашнее утро выдалось ясным и ветреным, и небо было лишь едва заметно подернуто тонкими перистыми облаками.
«Быть буре, — задумчиво произнесла старая Берта, потом пожевала губами и добавила: — Но не сегодня. Или сегодня? Вот ведь, селедка старая, не могу разобрать!»
До заката было еще далеко, а Эрвин вдруг сделался беспокоен.
— Что с тобой? — спросила я, видя, как он мечется по кабинету, словно зверь в клетке.
— Не знаю, — встряхнул он головой. Черная челка упала ему на глаза, и он отбросил ее таким привычным, таким родным жестом… — Я все время слышу лебединый клич, но ведь этого не может быть, Марлин, верно? Окна закрыты, ветер не в нашу сторону, так откуда… Почему мне кажется, что это братья зовут меня? Нет, не просто зовут, просят о помощи!
— Может быть, не кажется? — шепнула я, но Эрвин услышал и замер на месте.
— Что же делать?
— А ты будто не помнишь, какой нынче праздник? — спросила я.
— Именно потому я и опасаюсь выйти из дому.
— Нечего бояться, — сказала я ему и обняла крепко-крепко, так, что хрустнули ребра. — Как вы, люди, говорите, двум смертям не бывать, а одной не миновать. Иди, Эрвин, и позови братьев. Если кто-то и сумеет дозваться их сегодня до заката, то это только ты.
— Но как я это сделаю… без тебя? — беспомощно спросил он.
— Так же, как и прежде, — ответила я, хотя до смерти боялась выпустить его из рук, словно Эрвин сию секунду мог сделаться птицей и улететь неведомо куда, за тридевять морей…
Что там! Случись такое, я знала, я не отступилась бы, пока не отыскала бы его где угодно, в любом обличье!
— Эрвин, ты слышишь? — заглянул в гостиную Кристиан. Удивительно, я никогда не путала их с Вернером, чему всегда поражался даже Эрвин. — Лебеди кричат! Мы едем на побережье, ты с нами?
— Да, — ответил он, помолчав, и до боли сжал мои руки. — Я с вами. Прикажи оседлать коня и мне, я иду. Марлин…
— Я буду следом, — шепотом ответила я на невысказанный вопрос. — Но не торопитесь. До заката еще есть время.
