— Моя дочь не хочет, чтобы я проводила её в школу. Считает, что я выгляжу словно полоумная дикарка.
— Конечно, мама должна тебя проводить, — заявил Ингве, совершая положенные двадцать четыре жевательных движения.
— Ни за что! — прошипела я и выскочила из-за стола.
На ходу я как бы нечаянно опрокинула пакет с обезжиренным молоком. Бело-голубой водопад хлынул со стола прямо на отглаженные брюки Ингве.
— Ты что, матери стесняешься? — крикнула мама вдогонку.
— Да! — проорала я, чувствуя, как злоба закипает во мне.
Прежде чем выскочить на улицу, я бросила взгляд в большое зеркало в прихожей. В нём отразилась худенькая, долговязая, невзрачная девчонка в залатанных джинсах, кроссовках и полосатой майке. Глаза, смотревшие из-под короткой чёлки, источали злобу. Я натянула розовую куртку и двинулась в школу.
Если мама была похожа на дикарку, то я смахивала на отощавшую городскую крысу.
Конечно, я в первый же день опоздала в школу. Немало времени ушло на то, чтобы отыскать на берегу кирпичную коробку с мрачным двором и какой-то статуей, здорово похожей на жареного цыплёнка. А потом ещё надо было найти нужный класс.
Когда я открыла дверь, все уставились на меня, словно на какое-то наглядное пособие, вроде чучела. Я никого не знала: ни Черпака, ни Водяного, ни Софии, ни Нетты, ни Пэры, ни Данне, ни Пепси, ни Клары, ни Скунса, ни Исака, ни Берсы, ни Катти, ни Мурашки, — а они всё таращились на меня.
Учительница была довольно молодая и миловидная. В своём кремовом летнем платье она была похожа на сдобную булочку. Клубнично-красные губки улыбнулись мне, и она спросила:
— Это ты — новенький?
— Наверное, я, — ответила я как можно беспечнее.
— Ты ведь должен был прийти ещё вчера, верно?
Ну что тут ответишь? Не рассказывать же, как дедушка в дамских сапогах заявился из больницы, чтобы умереть в нашем доме. Что проку? Скажешь правду — никто не поверит. Хочешь, чтобы верили, — ври.
— Я заблудилась, — пробормотала я неуверенно и сразу поняла, как нелепо это звучит.
Чёрт! С самого начала выставить себя круглой идиоткой! Я видела, как ребята перешёптываются, фыркают и ёрзают на стульях. Не слишком-то удачное начало.
— Раз дорога отняла у тебя так много времени — присядь отдохни, — миролюбиво предложила учительница. — Вон там, у окна.
Я-то надеялась занять место в дальнем углу, чтобы можно было перевести дух и разглядеть остальных. Не вышло. Придётся сидеть в первых рядах, бок о бок с каким-то надутым воображалой — долговязым веснушчатым парнем со взъерошенными светлыми волосами и голубыми глазами.
— Меня зовут Исак, — шепнул он и улыбнулся.
— Что скалишься, придурок! — огрызнулась я.
Постепенно в классе стало тихо.
— Итак, — объявила учительница, которую звали Гудрун Эрлинг, — у нас новый мальчик — Симон Кролл, прошу любить и жаловать. Надеюсь, тебе у нас понравится и мы станем друзьями.
Новый мальчик! Симон!
Ведь это она обо мне! А всё моё дурацкое имя — Симона. Привалило счастье! Я с этим имечком намучилась — хоть плачь! Вечно приходится по десять раз повторять. Ну почему меня не зовут Фридой, Анной или Стиной? Линдой, на худой конец?
«Симона — красивое французское имя», — твердила мама в ответ на мои жалобы. Может, и так, но мне оно ни к чему. Я бы предпочла иметь нормальное шведское, чтобы никто не переспрашивал и не пялился, такое, с которым можно жить по-человечески, быть скучной, грустной, глупой — какой угодно.
И вот снова кто-то что-то недослышал или записал неверно. Буква "а" потерялась, и все ждали мальчика по имени Симон. А заявилась я! Ну что теперь прикажете делать? Сказать по правде, у меня редкостный талант влипать в самые невообразимые истории.
Допустим, я бы сказала: «Извините, видимо, произошла ошибка. Вообще-то я девочка. Меня зовут не Симон, а Симона». Нет уж! Знаю, чем бы всё это кончилось. Все бы просто с парт попадали от смеха. И я бы это ещё долго расхлёбывала, и всё равно меня прозвали бы Симоном, или Парнишкой, или ещё как-нибудь не менее забавно.
Я осторожно ощупала стриженые волосы и попыталась припомнить своё отражение в зеркале. Волосы были довольно короткие, без всяких там заколок и бантиков, которые могли бы меня выдать. Хорошо, хоть грудь ещё не выпирает! И что я с утра не вырядилась в платье! Такую одежду, как на мне, мог бы носить любой мальчишка. Кроме трусов, конечно, но их-то никто не видит.
— Спасибо! — сказала я по-мальчишески хрипло. — Мне наверняка понравится.
Сдобная булочка у доски благосклонно улыбнулась мне клубничными губами.
— Подлиза! — прошипел мой сосед по парте.
— Крыса! — огрызнулась я.
— Обезьяна! — выпалил Исак. Его бойцовский задор вызвал у меня уважение.
— Придурок вонючий! — выдала я.
— Жаба надутая! — парировал он.
Но тут учительница оборвала нашу перепалку. И слава Богу! Ещё немного, и Исак бы меня одолел. Я прямо-таки возненавидела этого мальчишку.
— Понимаю, вам не терпится познакомиться, — просияла учительница. Она-то видела только наши губы и решила, что мы нашёптываем друг другу всякие любезности. — Договорите на перемене. Между прочим, — добавила она, — неплохо бы тебе, Исак, показать Симону школу, раз вы успели поладить.
Исак добродушно кивнул учительнице и постарался изобразить этакого Доброго Старшего Брата, а сам тем временем шарил рукой под партой — и вдруг как ущипнёт меня!
Сквозь боль я ощутила живейшую радость: я их всех надула! Они поверили! Никто ни на секунду не заподозрил, что я не тот, за кого они меня приняли.
Быстро и ловко разделалась я с этой дурочкой Симоной, с которой вечно что-нибудь да не так, и превратилась в задиру по имени Симон.
Знала бы я тогда, к чему это приведёт!
После звонка я быстренько натянула чью-то выцветшую джинсовую куртку, висевшую в коридоре на вешалке. Она была велика мне на несколько размеров, да ещё вся в заклёпках. На спине красовались большие серебряные буквы MOTORHEAD. Куртка мешком висела на моём тщедушном теле, воняла грязью, табаком и бензином. Это была находка. Я решила побыстрее избавиться от розовой девчачьей куртки, в которой пришла в школу.
— Не думай, я с тобой нянчиться не стану, — предупредил Исак.
Он подошёл ко мне, когда я околачивалась у металлического жареного цыплёнка, который при ближайшем рассмотрении оказался мёртвой лошадью с задранными вверх копытами. На школьном дворе было полно уток, ковылявших повсюду в ожидании подачек — остатков от наших завтраков. Кормить их запрещалось, но все кормили.
