Этой речью его зомбируют или усыпляют. Уже во сне или как-то по-другому, но насильно вводят информацию. Она о том, что делать с созданной много лет назад и давно забытой системой. Сведения о системе ему вводят в голову.
Расконсервирована программа «Феникс», аккумулированная фондом «Z» и реанимированная объектом «G».
«Реаниматор программы – это я», – подумал Михаил. Теперь Михаил стал чувствовать, что с головой влезает во что-то густое, липкое, от чего не отвязаться и не отмыться и что начинает сковывать любые его собственные мысли и движения. Он еще на поверхности, но скоро исчезнет. Хотел встать со скамейки, но удержал взгляд старца. Все продолжалось. Михаил еще что-то соображал, но уже совсем немного.
«Возможно, от меня откусили больше. Даже уже встать не могу».
Со скамейки, где сидел отец Василий, доносились звучащие на одной ноте слова. Хотя они произносились очень тихо, почти шепотом (шепот – это когда слова произносят без участия голосовых связок, а только с помощью губ и воздуха, выдыхаемого из горла шепчущего), но четко выговаривались, складываясь, как в учебнике литературы, в правильные фразы. С таким построением фраз со своими слушателями обычно обмениваются информацией докладчики.
«Похоже на машинную речь, – опять подумал Михаил. – И биологическая машина в образе отца Василия сидит перед ним».
Сам Михаил под шорох бормотания стал ощущать погружение в какое-то сонное состояние. Сонное, то есть когда совсем расслабляешься, не двигаются части тела и перестаешь их ощущать, как будто их никогда и не было. И в голову входят сны. Голова Михаила абсолютно осознанно и с четким пониманием происходящего воспринимала все, что в нее стопочками укладывали из хранилища, называемого отцом Василием.
«Этими стопочками, – все же немного продолжал соображать Михаил, – являлись установки на окончательную расконсервацию программы сборки и испытания психотронного оружия. Результаты работы потом должны предъявляться тому, кто много лет назад сделал это оружие, но почему-то не запустил в действие».
После внушения, которое ему сделали, в мыслях попрежнему оставалось желание делать бизнес на том, что попало ему в руки. Только теперь все это получило какойто дополнительный импульс под кодовым названием «должен».
Он должен в обязательном порядке сделать это! У него все получится. Окончательный результат работы после проверки передать тому, кто все это задумал.
Сейчас надо встать, как будто кто-то вдруг приказал, собрать барахло, которое с собой, и как можно быстрее удирать.
Как было приказано, Михаил попытался встать, но отец Василий удержал за рукав.
– Еще фотографировать! – остановил шепот старика.
– Теперь настала очередь живописи, – догадался Михаил.
– Подойди к стене, которая справа от иконостаса и потяни вниз за канделябр со свечой. Он там виднеется, – прошелестел отец Василий. – Откроется тайная дверь в камеру. Там картина. Фотографируй и уходи.
«Вот, что он искал и в жизни бы не нашел, если бы не эта сидящая рядом с ним шепчущая охрана», – подумал Михаил.
Как было приказано (уже приказано и слушаюсь!), он нажал на канделябр со свечой. Незаметная дверь, плотно пригнанная к поверхности стены так, что даже щель по ее периметру почти не была видна, открылась. Он вошел в камеру без окон и, щелкнув зажигалкой, зажег свечу, стоявшую в подсвечнике на тумбе с правой стороны от входа в камеру. Помещение осветилось. На правой торцевой стене камеры, прямо на каменной поверхности над свечой висела картина размером полтора на полтора метра, выполненная в иконописной манере с изображением какого-то святого. Очень точно, очевидно, тоненькой кисточкой, были прорисованы голова, руки святого и мельчайшие подробности его одежды. Михаил очень близко подошел к картине и не увидел даже малейших мазков, которые делают художники, работая маслом и предполагая, что картину нужно будет рассматривать с какого-то определенного расстояния. На этой картине все было сглажено. Михаил вспомнил, что именно такой фон поверхности и был нужен (из отчета немцев), чтобы шифруемое в его толще изображение проявилось особенно четко. Теперь Михаил почувствовал, что сфотографировать картину – это уже не его желание для продолжения бизнеса, а откуда-то появившаяся в голове и теперь не обсуждаемая обязанность. Все куда-то поплыло. Осталось только пятно картины и его дальнейшие необходимые действия. Когда с картиной было покончено, Михаил вышел из камеры и снова подошел к скамье со священником. Дрема, в которую его погрузили речи отца Василия, пропала. Он внимательнее посмотрел на загипнотизировавшего его священника. Отец Василий сидел немного ссутулившись и абсолютно неподвижно. Голова склонилась на грудь. Руки были какими-то вялыми.
«Как плети, – подумал Михаил. – Как будто из отца Василия, пока он говорил, выкачали всю его жизненную силу. Теперь он пустым мешком чуть возвышался над скамьей. Может, он и того? Тогда на мою голову уже второй труп. Какое-то ˮмертвецкоеˮ начало моего бизнеса. Может, все бросить?»
– Нет, надо действовать, надо сделать, испытать, а результат сдать заказчику, – тут же отдалось в мыслях Михаила, как будто чей-то приказ.
– Какому заказчику? Кто меня нанимал? Я ведь это все сам.
– Уже не сам, – ехидно заметил внутренний голос. – Теперь у тебя приказ.
– Да, – вспомнил Михаил, – “отсюда надо удирать” – тоже приказ. А отца Василия – в постель. Пусть бормочет там. Еще умрет здесь.
Михаил вывел из храма еле передвигавшего ноги отца Василия, закрыл на замок ворота, отвел старика в дом, уложил на кровать и укрыл одеялом. Отец Василий пребывал в полном забытьи. Даже перестал бормотать.
«Надо бабушкам сказать, чтобы внимательнее за ним присматривали, а то может и концы отдать», – подумал Михаил и пошел к ставшей уже своей избушке с Марией Ивановной.
Было около двух часов дня. Если сейчас ему уйти, на автобус в другую деревню успеет засветло. А там город и гостиница с машиной.
– Мне, Мария Ивановна, уже пора. Все, что было нужно, я сделал. И описал и сфотографировал. Отец Василий про историю храма мне многое рассказал.
Михаил положил на стол две тысячи рублей. Увидев деньги, Мария Ивановна в ужасе замахала руками, в который раз давая понять, что денег не берет.
Это ведь здорово, что хороший человек целых два дня своим присутствием доставлял людям радость. За это она ему благодарна. А деньги? Деньги ведь это так. Сегодня есть, завтра нет. Пусть будут «нет», тем более что они русские, а менять на белорусские одна маята.
У Михаила вдруг снова появилось острое желание поскорее оставить все, что с ним произошло, и вернуться в Москву.
В гостинице он был уже глубоко за полночь, еле разбудив администраторшу за конторкой, и проспал часов до девяти утра. Сквозь шторы пробивались лучики света.
«Природа приветствовала мое возвращение оттуда, куда меня всеми силами пытались засунуть накануне. Может быть, и засунули, – подумал Михаил. – Ведь когда это делали, небо своей пасмурностью сопротивлялось, а когда вылез, засияло солнышком. С головой вроде все хорошо».
