Несмотря на понесенные потери, сибирцев было чуть не вдесятеро больше, и дело стало принимать весьма опасный оборот.
«А ведь можем не устоять», – подумал есаул. Вспоров мешочек с порохом, Иван поспешно начал перезаряжать орудие, чтоб вновь ударить по врагу картечью. Остальные пушкари стали делать то же самое, однако вряд ли бы успели, татары были впрямь уже не далее, чем в двух десятках саженей.
Выручил Бегич. Он приказал стрельцам встать в две шеренги, и те принялись почти беспрестанно бить по татарам из пищалей. Средь супостатов снова началось смятение. Одни, подбадриваемые криками начальника, пошли вперед. Другие продолжали топтаться на месте, невзирая на обещанную кару. Атака явно захлебывалась.
Евлампий стоял в ряду своих бойцов, шагов на десять позади орудий. Увидев Ваньку, сотник тут же поддался искушению и начал целить в его курчавый затылок.
– С Гришкой Красным, слава богу, все гладко обошлось, как-нибудь уж отверчусь и в этот раз. Жаль, среди сибирцев никого с оружием огненного бою нет, на стрельцов моих вину свалить придется, мол, в горячке боя ктото невзначай есаула подстрелил, – рассудил Евлампий. Он уже собрался нажать курок, как вдруг почуял чей-то пристальный взгляд.
Бешененок, засыпая порох в пушку, обернулся назад. Увидав, что Бегич целит не в атакующих сибирцев, а в Ванькину сторону, Максимка сразу догадался о его намерениях.
– У, сучонок, – ругнулся сотник и, повернув пищаль, стрельнул в ордынцев.
В это время на правобережной круче показались хоперцы. Легко рассеяв остяков с вогулами, они тоже принялись палить по татарам.
Отчаянный вожак сибирцев, по-волчьи взвыв, выронил саблю, из его простреленной руки шибко побежала кровь. Это и решило исход сражения. Прихватив с собою раненого предводителя, татары отошли обратно в лес.
Княжич не велел их преследовать, как говорится, от добра добра не ищут.
– Опять он от меня ушел, – раздался за спиною есаула гневный возглас Кольцо. Завидев, что татары вновь пошли в атаку, атаман, как обещал, скатился под гору на помощь побратиму.
– Это ты о ком, о нем? – кивнул Иван вслед всаднику в позолоченном шлеме.
– Ну да, о Маметкуле, пес его дери, – ответил Ванькастарший, засовывая за пояс еще дымящуюся пистоль. Судя по всему, это он подранил предводителя сибирцев.
– А что это за птица? – спросил Княжич.
– Самый храбрый воевода у татар. Я за ним с прошлой осени гоняюсь, все никак достать не могу. Лихой, собака, и хитрющий, почти как ты. Пленные ордынцы говорили, будто он Кучуму племянником приходится. Недаром хан его над своей лучшей конницей начальствовать поставил, – пояснил Кольцо и тут же предложил: – Вань, давай за ним вдогон пойдем. Чем черт не шутит, вдруг удастся царевича пленить, тогда, глядишь, и хан нам покорится.
– Ну, это вряд ли, – насмешливо ответил Ванька. – Не те люди цари да короли, чтоб ради сыновей, а уж тем более племянников, от власти отрекаться. Им, чем меньше возле них наследников, тем спокойнее живется. Ты лучше радуйся, что все остались живы. Не будь пушек – неизвестно, чем бы дело кончилось. Да и Бегич, надо должное ему отдать, крепко выручил. Я, признаться, от Евлашки не ждал подобной лихости. Ничего не скажешь – молодец.
Атаману сделалось неловко от своей наивности.
– Стало быть, за славой гнаться не желаешь, – виновато улыбнулся он.
– А чего за ней гоняться, нужен буду – сама найдет, – простодушно ответил есаул. – Слава же, как девка своенравная, чем больше перед нею распинаешься, тем она дольше кочевряжиться будет. Главное мы сделали, людей сберегли, а остальное – суета сует.
От откровений побратима Ваньке-старшему стало еще более не по себе. В стычке с остяками один станичник был убит да двое ранены, Княжич же отбил атаку Маметкуловых улан не потеряв ни одного бойца.
По-своему истолковав смущение друга, есаул махнул рукой, ободряюще сказав при этом:
– Да не печалься ты из-за какого-то татарина. Дай месяц сроку, я вот чуток освоюсь здесь, в Сибири, и притащу его к тебе на аркане.
Иван исполнит обещание, но не через месяц, а гораздо позже, когда Кольцо уже не будет в живых.
6
Пройдя еще с десяток верст, казаки стали на ночевку. Княжич расставил караулы и только после этого присел возле разведенного побратимом костра.
– Вань, скажи по совести, ты вправду не жалеешь, что рассорился с царем? – неожиданно спросил атаман. – Мне Бориска Годунов рассказывал, будто бы тебя атаманом всего Дона намеревались сделать, воевода Шуйский даже на смотрины к государю посылал, да ты сбежал.
– А окольничий не говорил, случаем, что я за атаманство должен был честью женщины любимой да головою друга расплатиться? – в свою очередь поинтересовался Ванька, при этом в голосе его Кольцо услышал печаль и ярость одновременно.
– Говорил, я потому и спрашиваю – отчего ты так своей судьбой распорядился? Ведь мог бы стать боярином, друзей да полюбовниц сколь угодно и каких угодно иметь.
– Нет, я только об одном жалею, что Шуйский, сволочь, в том сражении на Двине нам пушек не дал. Будь они у нас, как нынче, мы бы лучших бойцов не потеряли, и Ярославец с Маленьким теперь с нами были бы, – ответил Ванька. – А что касаемо любви, так ее у государственных мужей вовсе не бывает. Возле них одни лишь потаскухи да рабыни бессловесные приживаются. Недаром маменька с отцом на Дон сбежала, – немного помолчав, добавил он.
При упоминании Ивана о родителях Кольцо вздохнул и перевел свой взгляд на пламя костра.
– И друзей иных мне тоже не надобно, – уже весело продолжил есаул. – Вон, один Максимка чего стоит, – кивнул он на проходящего мимо Бешененка. – А про тебя да Разгуляя и вовсе речи нет.
7
Младший Бешеный не просто так слонялся меж костров, Максим разыскивал Бегича. Найдя Евлашку гордо восседающим в окружении подобострастно улыбающихся десятников, он без лишних церемоний поманил его перстом:
– Поди сюда.
Стрельцы, конечно, ожидали, что их герой-начальник пошлет невежу к чертовой матери, однако Евлампий встал и покорно последовал за юным наглецом.
Отведя сотника подальше от людей, Максимка вкрадчиво спросил:
– Ты, гад, зачем во время боя в Ваньку целил?
– Христос с тобой, да как тебе такое в голову могло прийти? – с откровенною издевкой ответил нелюдь.
– Христос всегда со мной, иначе б я и до своих семнадцати годов не дожил, – заверил Бешененок.
– Ну, это дело поправимое, станешь нос в мои дела совать – не заживешься, – погано ухмыльнулся Бегич, но тут же, получив удар в живот, согнулся пополам.
– Знай, если с Княжичем что случится, я дознаний проводить не стану, я тебя, гниду, не просто убью, а заживо сожгу и пепел над поганым болотом развею, чтоб от такой падали, как ты, даже следа на земле не осталось, – пообещал Максим.
