– Подумать можно, что большая разница в том есть. У вас же, нехристей, все женщины рабыни.
– Оно, конечно, так, да не совсем. Наложница должна не только ублажать хозяина, но и женам его прислуживать, а какая из меня прислуга. К тому же госпожа досталась шибко подлая, ну я ее и отравила.
– А на этот раз как смерти избежала?
– Да уж избежала, – тяжело вздохнула Надия. – За рукуто не поймали, а признание даже пыткою не вырвали. Однако при себе меня оставить побоялся шах и сплавил в Бухару, как говорится, от греха подальше. Вот там я хорошо жила. Хозяин новый, старейшина купеческий, приставаниями не докучал, подарки дорогие делал и содержал почти что как жену.
– С чего бы это? – усомнился Княжич, прекрасно зная, что торгашеское племя себе в убыток щедрым не бывает.
– А я ему в делах помогала.
– В лавке, что ль, сидела? – усмехнулся Ванька.
– Да нет, конечно, он мною нужных людей угощал, как, к примеру, Карача тебя сегодня, – голос блудницы звучал бесстыже, даже нагловато, но в глазах была зеленая тоска, словно у побитой зря собаки.
– А в Сибирь за что попала?
– Ни за что, я тут только до весны, а как вскроется Иртыш, сюда прибудет муж с торговым караваном и заберет меня. У них с мурзою уговор – я зиму здесь живу, и за это Карача бухарцев через свой улус пропустит беспрепятственно.
– Что-то я, красавица, не разберу, кем тебе доводится купчишка, хозяином иль мужем? – сокрушенно качая головою, спросил Иван.
– Теперь уж мужем. Прежде чем на уговор поддаться да в Сибирь отправиться, я его женою объявить меня заставила, – похвасталась Надька.
– Теперь понятно, как ты дурою была, так дурой и осталась. Нашла, кому поверить. – басурманину. Это у нас, у православных, одна жена от венчания и до самой смерти, а у нехристей – на утренней молитве оженился, на вечерней отослал свою супружницу к чертям собачьим и все дела.
– Это ты к чему?
– К тому, что продал тебя бухарец, как кобылу старую сбыл с рук, правда, не за дешево, можешь радоваться.
– Откуда знаешь?
– Карача сказал.
– Я так и знала, – прошептала Надия и, истошно завыв: – У сволочи, всех вас ненавижу, – набросилась на Ваньку.
– Вот что, девка, ежели невтерпеж, иди мурзу щипли за бороденку жидкую, а я тут ни при чем, – осадил Иван подругу юности, ухватив за тонкие запястья.
– Это ты-то ни при чем, да через тебя, гада кучерявого, вся жизнь моя в сплошную муку обратилась, – запричитала несчастная бабенка.
– Врешь, ты сама себе судьбу такую выбрала. Я тебя не гнал, наоборот, просил остаться, – строго, но без всякого злорадства напомнил есаул. – А детей растить да мужу раны перевязывать и впрямь невелика радость. Только удовольствие и счастье – вещи разные, ты же это не смогла понять, потому и потаскухой сделалась.
Слово ранит порой больнее, чем кинжал. Вырвавшись из Ванькиных рук, Надия утерла слезы и злобно вопросила:
– Стало быть, я потаскуха?
– Конечно, как же иначе тебя назвать.
Княжич вовсе не хотел обидеть свою бывшую подруженьку, просто он решил ее немного образумить, а то ведь, коли дальше так пойдет, то через год-другой за корку хлеба продаваться будет.
– Славно мы с тобою побеседовали, – заключила Надька. Поднявшись на ноги, она зловещим шепотом распорядилась: – А ну пошли.
– Куда идти-то, и так уже дошла дальше некуда.
– Ко мне в обитель.
– А стоит ли, не думаю, что после эдакой беседы у нас с тобой что-нибудь получится, – попытался отшутиться Ванька.
– Ты сначала до нее дойди, а там посмотрим, получится ай нет, – наложница мурзы кивнула на тропинку, что вела от коновязи к ее домику. Княжич оглянулся и лишь теперь заметил трех здоровяков ордынцев, что стояли возле Надькина жилища.
– Да ты меня, видать, совсем забыла, коль вздумала какими-то шутами гороховыми стращать. Ну что ж, пойдем, послушаем, какую музыку они на этот раз сыграют, – отчаянно сверкнув своими пестрыми глазами, Иван направился к татарам, в которых сразу же признал давешних музыкантов. Те тоже двинулись ему навстречу. Поравнявшись с есаулом, двое расступились и оказались за его спиной, а третий – сам Ахмед, загородив дорогу Ваньке своей могучей тушей, ревниво вопросил:
– Ты куда, урус, повел нашу женщину?
Княжич ничего не ответил. Он сразу понял, что дело тут не в ревности и перед ним вовсе не музыканты, а подосланные Карачой убийцы. Причем убийцы, видимо, бывалые – уж шибко ловко окружили. Как всегда, не нагибаясь, а лишь слегка согнув в колене ногу, Ванька выхватил кинжал и саданул громилу клинком под подбородок, однако тут же сам почувствовал удар под левую лопатку. Судя по тому, как звякнула кольчуга, вдарили ножом. Не дожидаясь нового удара, теперь-то уж наверняка в незащищенную бронею шею, он сделал шаг вперед и, не глядя, прямо через полушубок пальнул в коварного врага. Третий нападающий испуганно воскликнул:
– Шайтан, урус шайтан, – и попытался убежать, но есаул всего лишь в два прыжка настиг его и упокоил, проломив затылок рукоятью пистолета.
32
Бабы любят отчаянных, а потому прощают им очень многое. Увидев, как Иван в одно мгновение расправился с душегубами, державшими в страхе весь улус, Надька, жалобно заныв:
– Ванечка, прости. Прости ты меня, суку окаянную, – упала на колени.
– Перестань, не в чем тебе передо мною каяться. Пускай нас бог рассудит, – с досадою промолвил Княжич.
Подруга юности бросилась к нему, намереваясь обнять, но вдруг застыла, как окаменелая. Устремив свой взор куда-то вдаль, она испуганно воскликнула:
– Иван, беги!
Ванька обернулся, чтоб уяснить причину ее страха, и приметил на лесной дороге цепочку огней, которые довольно быстро приближались.
– Что это?
– Это Маметкул с уланами подходит. Видать, не любит царевич темноты, вот факелами путь и освещает. Мурза, как только вы сюда явились, за ним послал.
В тот же миг холодный ветер, подувший с Иртыша, донес до них отчаянные крики.
– А это что?
– Наверно, Карача решил победу над казаками царевичу не уступать и сам твоих собратьев начал резать, – догадалась любимица мурзы, прекрасно знавшая повадки своего хозяина.
Княжич бросился обратно к коновязи, Надька побежала вслед за ним, вопрошая на бегу:
– Иван, я хоть чем-нибудь могу тебе помочь?
Отвязав Татарина, Ванька отдал повод подруге юности.
– Дорогу на Искер отыщешь?
– Конечно, отыщу. Али позабыл, как я с тобой израненным в степи не оплошала?
– Я все помню, – заверил есаул. – Найдешь Луня или кого другого из знакомых казаков. Пусть скажут Ермаку, чтоб из крепости носа не высовывал да готовился приступ отражать. Наверняка сибирцы на нас не остановятся и попытаются отбить свою столицу.
