– Тогда понятно все, – тщетно пытаясь удержать снисходительную усмешку, промолвил Ванька и попытался вновь обнять свою красавицу, но наткнулся на округлые коленки, которыми строптивая литвинка уперлась ему в живот. Тут-то есаул и углядел привязанный к ее точеной голени короткий, с узким лезвием кинжал.
– Зачем это тебе? – кивнул Иван на тайно хранимое оружие, с которым прекрасная Елена не рассталась даже во время их любовной близости.
– От непрошенной любви защита. Так, как ты, меня еще никто не любил, больше все насиловали. Сначала будущий муж, потом его убийца, – глядя повлажневшими глазами на виднеющиеся сквозь распоротый войлок звезды, ответила Елена. Вынув из замшевых ножен голубоватосеребристый в лунном свете клинок, она строго пояснила: – Вот и не расстаюсь с кинжалом, чтобы третьего раза не было.
Желая отвлечь ее от нерадостных воспоминаний, Княжич шутливо вопросил:
– А меня б зарезала, тогда, в дубраве?
– Конечно, зарезала, – отшвырнув кинжал и прижимаясь к Ваньке, прошептала отважная воительница. – Кого только, не знаю, тебя или себя.
И они снова принялись любить друг друга, бездумно, самозабвенно, как умеют любить лишь пылкие, отчаянные души.
10
Лишь на рассвете синеглазая вещунья и ее спаситель есаул забылись ненадолго в безмятежном сне. Первой проснулась Еленка от того, что ей на грудь упала капля холодной утренней росы. Счастливо улыбнувшись, она освободилась из Ванькиных объятий и, подперев ладошкой сумасбродную свою головку, стала разглядывать столь нежданно обретенного любимого. Чудо, как хорош был молодой казак. Тучный, весь поросший сивым волосом Станислав не шел с ним ни в какое сравнение. Стройный, словно тополь, с золотисто-загорелой, по-женски нежной кожей, под которой виден был каждый мускул, Ванька-есаул напоминал одного из греческих богов, о которых так любила рассказывать пани Марыся.
«Красив, даже Михая Замойского красой за пояс заткнет, – припомнила Еленка лучшего из своих многочисленных поклонников. – И молодой еще совсем, навряд ли старше меня годами будет».
Движимая сладостным томлением, она припала губами к Ванькиной щеке и лишь теперь заметила затерявшийся в густых кудрях его сабельный шрам. «Почти, как мой», – подумала влюбленная красавица. Доселе незнакомая, какая-то почти что материнская жалость вновь толкнула ее к Княжичу. Осторожно, чтоб не потревожить сон любимого, Елена обняла Ивана, тихо прошептав:
– Сколько ж раз ты, милый, возле смерти был?
Мысль о смерти ледяной волной захлестнула чувственную душу красавицы. Вздрогнув, как змеей ужаленная, она уткнулась лицом в колени и застонала, словно раненая волчица.
– Не успела еще отца похоронить, а уже под казака легла, сучка блудливая, – принялась корить себя Еленка. Несчастной грешнице представились: окровавленный Станислав, забивающий перед своим последним боем пулю в пистолет Шептицкий, синеглазый Ежи, рассудительный Марцевич и остальные воины рыцарского братства, которые отдали жизнь ради ее спасения, а в ушах звучал остерегающий возглас пожилого станичника: «Гляди, Иван, как бы сия полячка и тебя, заговоренного, до погибели не довела».
Утирая хлынувшие в два ручья горючие слезы и сгорая от стыда, она взглянула на Княжича. «Любовь свою нашла, тварь похотливая, или, может, нового заступника. Прежние-то все лежат в земле сырой. Не хотел же он меня, продал и ушел. Видать, почуял, что со мной беды не оберешься. Так нет же, все одно окрутила. Вдовая княгиня, а как какая-то девка-потаскуха парню молодому напоказ срам свой выставила».
Однако бабы, особенно красивые, подолгу гневаться на самою себя просто не умеют. Еще немножечко поплакав, Еленка привалилась к Ваньке под бочок.
«Почему я такая несчастная, словно божие проклятье надо мной висит. И чем я господа прогневила, неужто красотой своей, будь она неладна. Ну и ладно, ну и пусть, все одно, наверно, скоро помру», – заключила она свои переживания.
Спящий есаул, не открывая глаз, прижал ее к себе. Жаркие объятия любимого вмиг заставили Елену позабыть о смерти. Ощутив, как вновь набухли груди и сладостно заныло между ног, красавица искренне удивилась: «Да что это со мной. Никогда большой охотницей до утех любовных не была, мужа домогательства еле выносила, а тут вон как раззадорилась, словно кошка по весне. Наверное, родить пришла пора».
Сообразив, что от такой любви не мудрено и обрюхатеть, Еленка ничуть не испугалась, скорей, наоборот, соитие со спасшим ее казаком не из похоти, а ради рождения ребенка придавало ее блудливому поступку вполне пристойное толкование. «Непременно сына рожу. Как подрастет да станет воином, вернемся с ним в Польшу и отомстим за всех – за отца, за Гжегожа, за Ежи с Марцевичем. Лет через двадцать я еще не очень старой буду. А покуда на Москве поживем. Конечно, лучше, если Ванечка к себе нас заберет, – несчастная с мольбою посмотрела на спящего Княжича, однако тут же преодолела свою женскую слабость и гордо порешила: – Более его к себе не допущу. Если любит – пускай в жены берет. Будем вместе сыночка растить, а не возьмет – так и не надо, за бородатого князя замуж выйду».
Приняв столь смелое, в духе своего отчаянного нрава решение, Еленка выскользнула из Ванькиных объятий, открыла сундук, который стоял в углу повозки, и стала одеваться.
С печальным вздохом откинув белое, усыпанное жемчугом да самоцветами платье, княгиня облачилась в красного шелка рубашку и замшевые штаны, соблазнительно обтянувшие ее умопомрачительный зад. Покончив с одеванием, она опять взглянула на Ивана.
– Так зачем же ты, миленок, меня продал?
Сии сказанные тихим шепотом слова и прервали чуткий Ванькин сон. Открыв глаза, есаул увидел около себя не нагую, тающую от любви богиню, а грозную воительницу. Встретив укоризненно-печальный взгляд ее синих очей, он смущенно вопросил:
– Что с тобой, о чем задумалась, Елена прекрасная? – Да вот думаю, родить тебе сыночка или нет.
– И чего надумала? – Княжич попытался обнять свою красавицу, но Еленка ловко увернулась.
– Покуда не решила. После как-нибудь скажу, а сейчас мне уходить пора, пока твои казаки не проснулись. Негоже будущего мужа позорить, на глазах у всех с его другом грешить.
– Какой муж, ты о ком говоришь, – удивился Ванька и помотал головой, чтоб окончательно проснуться.
– О князе Дмитрии, ты ж ему вчера меня продал.
Княжич сел, накинул на плечи кунтуш, после чего с обидой в голосе ответил:
– Я, Елена, не архангел и, в отличие от ваших гусар, тех, что крылья себе на спину вешают, быть похожим на архангела даже не пытаюсь. Однако в своей жизни грешной никогда не делал двух вещей – это баб да девок не насиловал и людьми не торговал. Меня от дел таких еще в младенчестве татары отучили. Они ж и храбрым воином сделали, а может быть, умелым душегубом – это как посмотреть.
И без того огромные глаза Еленки еще более расширились, затем в них заискрилась безудержная радость, но гордая шляхтянка сумела совладать со своими чувствами и печально вымолвила:
