– Ступай к себе, устал я очень, спать хочу.
Повторяться не пришлось, понятливо кивнув, Тихон тотчас же покорно удалился.
– Стало быть, Кольцо мне дядькой был. И самому давно уж можно было догадаться, что мы с Иваном кровная родня. С чего б разбойный атаман с чужим мальцом брататься стал да опекать его, – подумал Княжич и, тяжело вздохнув, принялся опустошать Тишкины кувшины.
3
Пил Иван три дня подряд без продыху. В хмельном бреду ему являлись одни лишь милые сердцу покойники: мама, отец, Еленка, Кольцо с Герасимом и даже Разгуляй с Лихарем, Никитой, Чубом и Игнатом. На третий день загула его лихую голову начали одолевать худые мысли.
– Видать, к себе меня зовут, а может взять да окочуриться от зелья в этом распроклятом кабаке.
Вернула к жизни удалого казака подруга юности. Войдя в светелку, Надия уставилась на Ваньку гневным взором и строго вопросила:
– И долго это продолжаться будет? Ты мне что, поганец, обещал, за царевича похлопотать, а сам в загул ударился.
Княжич было попытался ее выгнать:
– Да пошла ты к черту со своим татарином, не до него мне нынче, аль не видишь, я душой хвораю. Покличь-ка лучше Тихона, пускай еще вина принесет.
Но не тут-то было. Состроив Ваньке кукиш, Надька заорала:
– Шиш тебе, а не вина. Давай вставай да отправляйся в кремль.
По опыту былой совместной жизни Княжич знал – спорить с Надией нет смысла. Сев в постели, он потянулся за своей изрядно поистрепанной одеждой, но подруга юности сварливо заявила:
– Куда собрался-то с немытой харей? С таким просителем, скорей, в застенок можно угодить, чем на цареву службу. Лежи покуда, отсыпайся, под вечер в баню сходишь, а я тем временем тебе одежу справлю новую.
– На тебя не угодишь, как всегда, сама не знаешь толком, чего хочешь, – усмехнулся Ванька и попросил: – Вели хозяину, чтобы меха продал да денег добыл. Москва, она одних богатых любит.
В баню атаман отправился в сопровождении Тихона. Намывшись вдоволь да напарившись, он похмелился квасом и только после этого продолжил прерванную им три дня назад беседу.
– Значит, говоришь, что помер Грозный-государь.
– Вообще-то я не говорил тебе об этом, – улыбнулся хитроблудый Тишка. – Но царь и вправду помер. Еще раннею весной Иван Васильевич преставился.
– И кто же нынче властелин всея Руси?
– Сынок его, царь Федор Иоаннович, только, думаю, это ненадолго.
– С чего ты так решил? – не поверил поначалу Княжич.
– Так он же юродивый. Люди говорят, что новый государь каждый день с молитвы начинает – дай, Господи, не сделать никому ничего дурного. Разве можно так народом нашим править. Бориска Годунов уже всю власть к рукам прибрал. Царь Федор царствует, а он всем заправляет. Даже младшего брательника царева, младенца Дмитрия, вместе с мамкою его, царицей бывшей, с глаз долой подальше в Углич сплавил.
– Бориска парень ушлый, – согласился атаман с кабатчиком. – Погоди, он еще и настоящим царем будет, с него станется.
– Никогда, – заверил Тихон.
– Ну, не скажи. Вон поляки выбирают королей, отчего б у нас такому не случиться, – попытался возразить ему Княжич.
– То католики поганые, то мы, люди православные, – с гордостью изрек кабатчик и уверенно добавил: – С народом нашим лишь помазанник господний может совладать. Ну ты сам-то посуди, что будет, коль Борис взойдет на трон. Шуйские да Бельские иль те же Трубецкие сразу завопят – а чем мы хуже худородного татарина, зятя изверга Малюты. Тут такая круговерть начнется, какую не увидишь в самом страшном сне. Нет, нам власть законная и твердая нужна, иначе пропадем. Мой благодетель и твой друг сие прекрасно понимал. Хоть и не любил он государя Грозного, но несмотря на это, очень даже уважал.
Спорить Княжич с ним не стал, в глубине души он был согласен с Тихоном.
4
Проснувшись ранним утром, Иван увидел возле своей постели новенькие черного сафьяна сапоги, шаровары дорогого красного сукна, белую шелковую рубашку и тоже белый, отороченный соболем кунтуш, поверх которого лежал большой кошель. Ванька развязал его, тот был наполнен доверху червонцами.
– Ай да Тишка, никак, удумал побратима мною заменить. Ну что ж, свой человек в Москве мне завсегда сгодится, – решил Княжич и, облачившись во все новое, отправился на встречу со всесильным боярином Борисом.
У крыльца Ивана уже ждали царевич с Надькой и десятник Федька. «А ему-то что от меня надобно, наверно, хочет, чтоб я в сотники его определил заместо Бегича», – подумал Ванька и спросил:
– Ты чего до дому не идешь?
– Дело у меня к тебе, Иван Андреевич, имеется, – потупив взор, промолвил Федор.
– Ну, коли дело есть, поедешь с нами. Вот пристроим царевича на службу и тобой займемся.
Вскочив на своего Татарина, Княжич двинулся в сторону кремля. Проезжая по довольно людной, несмотря на утреннее время, улице, он снова обратился к стрельцу.
– Что в народе говорят, как поживает люд московский при новом государе?
– Да как жили, так и живут – богатый богатеет, нищий нищенствует. Государь-то новый, а бояре прежние остались, так что вряд ли в нашей жизни что-то шибко переменится, – ответил тот.
– Ну не скажи, малость оживились москвичи, хоть из домов своих повылезли, прежде-то в такую рань никого на улице не было, а теперь, вон, толпами шастают.
– Конечно, послабленье кой-какое есть, – согласился десятник.
– Нынче смертью мало казнят, зато новую забаву выдумали.
– Какую же?
– Доносы друг на друга писать. Подал челобитную и отправил недруга в ссылку, да еще с его имения долю получил, – пояснил Федор и печально усмехнулся: – Благо, есть теперь куда ссылать, благодаря стараньям нашим.
– Это ты про Сибирь?
– Про нее, голубушку, будь она неладна, – кивнул стрелец.
В том, что Федор прав, Княжич убедился, когда они подъехали к кремлю. Пушек на стенах меньше не стало, грозные орудия по-прежнему хищно скалились своими жерлами на площадь, стражи же у башенных ворот даже поприбавилось. Правда, в этот раз ему дорогу заступил не Тимофей Иванович Трубецкой, а какой-то стрелецкий голова
38.
– Кто таков? – грозно вопросил начальник стражи.
– Иван Княжич, казачий атаман, к государю на поклон из Сибири прибыл.
– Езжай в приказ посольский, челобитную подай, нужен будешь – вызовут. Теперь такой порядок, – спесиво заявил царев охранник.
Еле сдерживая гнев, Ванька снял с руки подарок Годунова.
– Передай-ка перстень сей моему приятелю, боярину Борису. Пусть он решает – нужен я ему, аль нет. Да не вздумай украсть, головой поплатишься.
