16
Монах вошел бесшумно, словно тень, остановившись в двух шагах от Марининого кресла, он откинул капюшон и замогильным голосом спросил:
– Чем опечалена моя царица?
– Слыхал, святой отец, посланник Трубецкого прибыл, требует, чтоб мы покинули Коломну.
– Не только слышал, но и видел. Сам Ванька Княжич к нам пожаловал.
– Он что, знаком тебе? – встревожилась Марина. А вдруг Иосиф, как и Сашка, тоже примет сторону посланника.
Заметив это, святой отец поспешил развеять опасения своей царицы:
– Встречались ранее, давненько это было, но разве можно Ваню позабыть, это ж он меня калекой сделал, – распахнув сутану, Иосиф поднял свою обрубленную по запястье руку.
– И что же делать, как нам быть? – жалобно пролепетала женщина, окончательно утратив свое былое величие.
– Убить злодея, – прорычал монах.
– Иван Мартынович сказал, что Княжич этот на Дону в большем почете, и если мы его убьем, то все казаки нас возненавидят, – попыталась возразить ему Марина.
– Заруцкий трус, поэтому как трус и рассуждает, а ты иначе погляди на это дело, дочь моя. Люди испокон веков силу да отвагу уважают, и казаки как никто другой. Уж коли ты осмелишься убить того, кого сам Грозный-царь не смог казнить, тебя не только эта голь, – Иосиф указал своею искалеченной рукою на окно, – но и все казачье воинство признает истинной царицей. Да и господь за столь угодное ему деяние не обойдет своею милостью.
– Пусть будет так, – окрепшим голосом решительно промолвила Марина. – Да только кто ж убьет этого Княжича? Заруцкий струсил, Сашка предал, уж не ты ль, старик, – с явной укоризною добавила она. Иосиф был действительно уже глубокий старец – сгорбленный, худой и немощный, но черные, как уголь, глаза его по-прежнему светились лютой злобой.
– Зря изволишь сомневаться, моя царица, я еще на многое способен. К тому же у меня помощник знатный появился, намедни из Варшавы прибыл. Он по велению отцов-иезуитов французских герцогов в небытие спроваживал, думаю, и с Ванькой совладает, – заверил старец и воскликнул: – Входи, брат Вацлав.
Дверь тотчас отворилась, и в покои лжецарицы вошел еще довольно молодой, лет тридцати, не более, монах. Встав плечом к плечу с Иосифом, он одарил хозяйку холодным взглядом мутных серых глаз прирожденного убийцы.
– Святой отец тебе поведал наши беды? – вопросила у него Марина.
– Все ваши беды один удар стилета может отвести, – усмехнулся Вацлав. – А можно еще проще поступить. Подпоите, вон, панов да малороссов и скажите им, что атаман казачий по их души заявился, они же на куски его порвут.
– Нет, так не годится, – воспротивилась Маринка. – За Княжича Малой вступиться может, а вслед за Сашкой половина наших казаков взбунтуется, междоусобья только нам недоставало.
– Со стилетом тоже неизвестно как получится, я уже однажды попытался и вот что вышло, – поддержал ее Иосиф, вновь вскинув покалеченную руку. – Ванька шибко верткий и на редкость чуткий, такого застрелить намного проще.
– Что ж, можно и стрельнуть, коль ты так хочешь, – согласился Вацлав.
17
Возвратившись к Маленькому, Иван застал его сидящим у стола в обнимку с Матвеем.
– Ты не представляешь, как мне все осточертело, – изливал он Межакову свою душевную печаль.
– А ты возьми, да к нам уйди, – позвал Матвей.
– Думаешь, твой Трубецкой намного лучше моего Ивана Мартыновича? Все они единым миром мазаны, – махнул рукою есаул и обратился к Княжичу: – Ну что, сумел с Мариной хоть о чем-нибудь договориться? Ты уж извини, что я сбежал, просто нету больше сил смотреть на ее морду лживую.
– Твою царицу не поймешь. Она то бьется, как припадочная, то волчицей воет, но толкового ответа не дает, – пожал плечами атаман.
– А я про то и толкую, скорее у змеи отыщешь ноги, чем добьешься правды от Маринки. Она же говорит одно, думает другое и при том при всем сама не знает, что назавтра учудит. Неча на нее зря время тратить. Давай я предложу казакам нашим уйти на Дон, меня такая мысль давно терзает. Тех, которые согласны, уведу, а кто останется, пущай от ваших сабель подыхает, туда им и дорога, – предложил Малой.
– Скорей всего, так и придется поступить, – развел руками Княжич и распорядился: – Матвей, останься здесь, поможешь Александру, а я поеду к Трубецкому, попрошу хотя бы до полудня приступ отложить. Утро вечера, как говорится, мудреней, авось Маринка за ночь образумится.
– А что Заруцкий говорит? – поинтересовался Межаков.
– Иван Мартынович сперва пытался хорохориться, за саблю даже ухватился, однако быстро присмирел, хоть он и дурак, но дурень хитрый, сразу понял, что пришла пора отсюда ноги уносить, – шаловливо улыбнулся атаман, садясь к столу.
– Ну-ка, Александр, налей мне на дорожку, да поеду я. – Верно, давайте выпьем по последней и за дело примемся, – поддержал его Малой.
Вкушая сладкое, красное, как кровь, вино, Иван подумал: « По последней, говоришь. Нет, брат никто из нас не знает, какая чарка у него последней будет, непредсказуема судьба казачья. И это хорошо, наверно, в этом-то и есть вся прелесть жизни воинской. Куда уж лучше разом перейти в небытие, чем лежа на печи своей кончины ждать от хвори или старости.
Допив вино, Княжич встал из-за стола.
– Ну все, поехал я, – сказал он, направляясь к железной двери Сашкиной кельи.
– Может, проводить тебя? – окликнул его Маленький.
– Не надо, я, чай, не девка и не малое дите, сам найду дорогу, – отказался атаман.
18
Поравнявшись с освещенною лампадой нишей, Иван увидел двух святых отцов, молившихся возле распятия. Судя по тому, что осеняли крестным знаменьем они себя по-католически, это были не здешние монахи, а прибывшие с Мариной латиняне.
«Странно, с чего это отцы-иезуиты на православный крест молиться вздумали», – удивился – Княжич. Он уже собрался оглянуться, чтоб получше рассмотреть католиков, но в этот миг раздался выстрел. Мало кто пробитый пулей в грудь навылет сможет удержаться на ногах. Прирожденный воин Ванька Княжич устоял и даже повернулся лицом к врагам.
Один из чернецов торопливо прятал под сутану дымящийся пистолет. Другой, совсем старик, неумело возился с запаленною пистолью. Выстрелить ему Иван не дал. Превозмогая боль, он выхватил свое заветное оружие и разом выпалил с обеих рук. Монахи повалились, как подкошенные. Услышав выстрелы, из кельи выбежали Маленький с Матвеем, атаман шагнул навстречу им и лишь теперь почувствовал, что тяжко ранен. Из раны на груди ручьем струилась кровь, руки-ноги жутко ослабели. Чтоб не упасть, Княжич прислонился к стене, но ноги подкосились, и он начал оседать, оставляя на холодном камне кровавый след.
– Какая сука, всего я ожидал, но что она своего пастыря Иосифа натравит на тебя, никак не думал. Ну, твари, сейчас я вам устрою жизнь веселую, – воскликнул Сашка, обнажая саблю.
