При виде стоящих друг напротив друга Еленки с Ванькой царев посланник на какой-то миг залюбовался ими. Столь прекрасной влюбленной пары ему встречать еще не доводилось. Одинокому, стареющему мужу вдруг стало грустно, князю вспомнилась богатая невзгодами, но шибко бедная житейскими радостями собственная молодость, и он участливо спросил:
– Ну что, договорились, как вам дальше жить да быть? Повернувшись к Новосильцеву, с полными глазами слез, но бодрым голосом княгиня заявила:
– Да, мы все уже решили. Я еду с вами в Москву, а Ваня отведет на Дон свой полк, исполнит волю государя и отправится за нами вслед. На таком коне, как Лебедь, он нас еще в дороге догонит.
Жалко, Княжич в этот миг лица ее не видел. Уловив в Еленкиных словах чуть ли не радость, он нахмурил брови. Возразить Ивану было нечего – красавица княгиня его не отвергала, но дала понять, что желает, чтоб он ехал в Москву и там, на службе государевой, достиг достойного своей избранницы положения. Ну что ж, коль любимая так хочет, Ванька-есаул станет царским воеводой, если ради этого, конечно, не потребуется пойти против собственной совести. В свои двадцать лет Княжич не был наивным простачком, но по молодости лет еще верил, что дорогой чести можно прийти к вершинам власти.
– Я пойду, распоряжусь кой о чем, а вы пока в дорогу собирайтесь, – так и не глянув на Еленку, промолвил он и поспешно вышел из шатра.
Чудная вещь, любовь земная, всему живому жизнь дарует, но нередко и к погибели ведет. Любись Еленка с Ванькой не столь самозабвенно, не принеси себя друг другу в жертву, глядишь, и жили б не тужили долго да счастливо. Хотя, как знать, горя не изведав, не узнаешь, что такое истинное счастье.
19
Пришла пора расставаться. Выстроившись вдоль дороги, Хоперский полк прощался со своим создателем, князем Новосильцевым. Проезжая мимо строя вольных воинов, Дмитрий Михайлович видел в их глазах, не как когда-то на станичном круге равнодушную насмешку или откровенную злобу, а лишь легкую печаль, которую пристало испытывать в час разлуки боевым товарищам. Совместно пролитая кровь да испитое вино сделали свое дело. Из казачьих рядов то и дело доносилось:
– Не печалься, князь, даст бог, еще свидимся.
– Царю от нас поклон передавай, да скажи, чтоб с казаками в дружбе жил, ему ж спокойнее.
– Ежели кто обидит, Дмитрий Михайлович, ты нам только весточку подай, мы его, сволочугу, и на Москве достанем, в землю по уши вобьем.
Подъехав к старшинам, царев посланник обнял Доброго и стареющие мужи аж прослезились.
– Поправляйся, мы еще на твоей свадьбе погуляем, – напутствовал князя Дмитрия Игнат. Обращаясь к стоящему рядом Разгуляю, он сказал с укором:
– Митяй, чего рыло воротишь, человек пришел проститься, а ты ворон на небесах считаешь.
– Я, Игнаша, князя почитаю не менее твоего, оттого не слезы лью, а об их с княгиней благе беспокоюсь, – вкрадчиво промолвил лихой хорунжий. Обернувшись к Новосильцеву, он указал на Бегича: – Не нравится мне, что этот гад в попутчики к вам навязался. Вон как он, козлиная морда, на княгиню уставился.
Князь Дмитрий с Добрым тоже взглянули на Евлампия. Даже издали было заметно выражение насмешливой злобы, застывшее на бородатом лике стрелецкого начальника, не отрывая глаз следившего за Еленой и Княжичем. Отъехав от дороги саженей на полсотни, те о чем-то беседовали. Впрочем, говорил лишь Ванька, привычно размахивая левой рукой, правой он обнимал свою красавицу. Та же только несогласно качала головой, уткнувшись в меховой воротник.
– Мне он тоже не шибко нравится, да куда денешься. У Бегича приказ мою охрану усилить и все заставы, что попадутся по пути в Москву, об атаманах воровских оповещать. Опасается, наверно, Петр Иванович, как бы они, покинув Дон, не подались в столицу да какого лиха царю не учинили, – посетовал князь Дмитрий.
– Совсем ополоумел от усердия, старый черт, – вздохнул Разгуляй и, сунув пальцы в рот, издал протяжный свист, призывая есаула.
Когда влюбленные подъехали, сотник с князем невольно отвернулись, стараясь не смущать дрожащего как в лихорадке Ваньку и заплаканную Елену.
– Что стряслось? Орда на Русь опять нагрянула или светопреставление началось? – раздраженно спросил Княжич.
Пряча снисходительную улыбку, Митяй задумчиво изрек:
– Мы тут умишком пораскинули и решили – негоже князю лишь со стрельцами да дворянами ехать, надо бы и казачков ему в сопровождение дать. Сам же говорил, не одного тебя, а всех лучших бойцов призывают государю на смотрины. Так чего мотаться зря туда-сюда. Пускай Игнат берет мою знаменную полусотню, в ней как раз все лучшие из уцелевших собрались, да отправляется с князем на Москву, а мы поедем указ царский исполнять, – откровенно рассмеявшись, он с издевкой заявил: – Нашли кому доверить бунт усмирять. Нас самих бы кто усмирил.
– Так тому и быть, – согласился есаул. – Уводи, хорунжий, полк, и вы поезжайте, – Иван кивнул прощально князю Дмитрию с Игнатом, – Елена вас догонит.
Ведомый старым сотником знаменный отряд, отделившись от полка, перешел на Московскую дорогу. Тут же раздалась команда Разгуляя:
– Пошел, – и хоперцы тронулись к родным станицам. Новосильцев было направился к своему разношерстному воинству, но вдруг остановился. Стараясь, чтоб не слышала Еленка, он сказал:
– Пока я жив, с ней никакой беды не приключится. Только вот жилец я никудышный, поэтому поспешай. Под Москвою городишко Дмитров есть, мы тебя в тамошнем монастыре до первого снега будем ждать. Так что почти месяц в своем распоряжении имеешь, думаю, успеешь.
Иван хотел его о чем-то попросить, но Дмитрий Михайлович взмахнул рукой, езжай, мол, с богом, все будет хорошо.
Хорунжий ехал позади полка в гордом одиночестве. Как только Княжич поравнялся с ним, Разгуляй насмешливо поинтересовался:
– Ну что, простился со своей красавицей?
– Простился, – еле слышно ответил Ванька, но тут же сам спросил: – Чего в Москву-то не поехал, а старика послал?
– Оттого и послал, что старик. Ему легче будет столь нелегкий путь преодолеть.
– Это как же понимать? – не сразу понял атаман, к чему он клонит.
– Да очень просто. Быть с княгиней рядом и не влюбиться просто невозможно, а мне, при моем нраве веселом, неразделенная любовь ни к чему. Да и пред тобою будет совестно, – пояснил Митяй и неожиданно добавил: – Ярославца я тебе не заменю, святой был, Сашка, человек, не чета мне, многогрешному, но быть другом верным постараюсь.
ГЛАВА III.
ЦАРЕВЫ ВОЛКИ И ВОЛЬНЫЕ РАЗБОЙНИЧКИ
Славься, белый царь в кременной Москве, а мы, казаки, на вольном Дону.
(Девиз донских казаков)
1
На Дону Ивана ждали безрадостные вести. Подъезжая к станице, есаул, как обычно, первым делом поклонился кресту, что хранил покой его мамы на высоком речном берегу и замер в изумлении – крестов было два. Охваченный недобрым предчувствием, он обратился к Луню:
