– Ничего, успею, завтра же отправлюсь в путь, – решил он, вновь ложась в постель и погружаясь в бездумную дремоту. Так он пролежал до вечера, словно зачарованный, не догадываясь, что этот день ленивого безделья напрочь искалечит его и так не шибко складную жизнь.
Когда за окнами начало темнеть, на дворе послышались пьяные голоса. Иван с трудом поднялся с лежбища, он не успел еще и шагу ступить, как в горницу ввалились Разгуляй с Андрюхой в сопровождении десятка хоперцев, среди которых был Никита Лысый.
– Слава богу, жив, – воскликнул Лунь, обнимая есаула. – А то я вчера вечером заходил, гляжу – в доме разгром, словно хан Мамай прошел, сам лежишь весь бледный, как лист осиновый дрожишь и чего-то про свою литвинку да про Ваньку Кольцо бормочешь. Ну, думаю, широко гульнул атаман, аж лыка не вяжет. Даже испугался, подумал, как бы ты не окочурился от хмельного угара.
– Молчи уж, праведник, – усмехнулся Княжич, глядя на заплывший синевой Андрюхин глаз. – Чем меня корить, скажи-ка лучше, где по сусалам умудрился получить?
– Это мы с Лукашкой Лиходеем, дружком Захарки Бешеного подрались. Он, паскуда, нас, хоперцев, опричниками обозвал.
– До смертоубийства-то, чай, дело не дошло? – с тревогой в голосе поинтересовался есаул.
– Да где там, о каком смертоубийстве речь, – беззаботно отмахнулся Лунь. – Так, бороду его холеную я малость потрепал, на том побоище и кончилось. Сам Лукашкато парень неплохой, только шибко вспыльчивый, тебе под стать. Это его Илья Рябой подзадорил. Теперь он после того, как ты Захара отправил на покой, у разбойничков наших верховодит. От него вся гниль и идет. Сам, сволочь хитроблудая, даже тявкнуть побоялся на меня, а Лиходея натравил. Ну да мы их быстро образумили, – Андрей кивнул на стоящих за спиной товарищей. – Повинились наши горе-душегубы, мировую пить зовут. Мы за тобой, полковник, пришли. Негоже приглашение отвергать. И так вчера весь вечер Илюха, подлая душа, шипел, слюнями брызгал, где, мол, Княжич? Али он, как царским воеводой сделался, со своими братьями-станичниками водить дружбу не желает?
Слова Андрюхи огорчили Ивана. Хотя иного ждать не приходилось. Ратующие за раскол с Москвой атаманы уже учуяли в нем преемника Чуба, не менее уважаемого, но более удачливого и своенравного, чем покойный Емельян. Теперь они наверняка попытаются опорочить его в глазах станичников. Средство для этого имелось лишь одно – объявить предводителя хоперцев наймитом Грозного-царя, променявшего казачьи вольности на деньги с почестями.
«Сейчас и мамину родовитость, и что разбойничать на Волгу не хожу – все припомнят. Даже Елену приплетут, не может быть, чтоб Лысый по всей станице о ней не раззвонил, – с неприязнью глядя на Никишку, подумал есаул. – Только все это пустые хлопоты. Меня казаки с детства знают, на глазах их рос. А уж после крови той, что вместе пролили в боях со шляхтой, никакие наветы не помогут разбойничкам. Да и какие они разбойники, так, название одно. Были б истинными душегубами, так не языком чесали, а прирезали во сне иль из-за угла стрельнули – и делу конец», – легкомысленно заключил Иван, явно недооценив доморощенных врагов.
Заметив, что хмурый, словно туча, Ванька еще больше помрачнел, Разгуляй оттер плечом Луня, и строго попрекнул:
– Чего в горницу вломились всей ватагой? Чай, не у себя в землянках? Вон, как все полы позатоптали, а заметать кто будет? – хитровато подмигнув, Митяй добавил: – Атаман-то нынче один живет, без бабы. Да и женки у него такие, что веником махать не заставишь, тут же сбегут. Ступайте, братцы, до Рябого, мы вас догоним.
Как только казаки вышли, Княжич гневно вскрикнул:
– Зачем людей прогнал? Как Илюха, хочешь меня чванливым барином-боярином представить перед братьями?
Хорунжий изумленно пожал плечами, но уверенно ответил:
– А ты как хотел? Должно же уважение к начальству быть. Или, думаешь, коль перстни поснимаешь, в сермягу облачишься, да вон в Сашкину халупу переселишься, – Митька ткнул перстом в окошко, сквозь которое виднелось осиротевшее жилище Ярославца, – так они к тебе великой преданностью воспылают? Нет, брат, шалишь. Человек, он по своей природе власть не любит. Ну а так как даже здесь, на Дону, кому-то подчиняться да приходится, потому что полной воли в этой жизни нет, то каждый жаждет видеть сильного начальника. Кто ж захочет пред убогим преклоняться?
Обиженно насупясь, Разгуляй присел к столу, налил вина, после чего продолжил:
– И вообще не пойму, о чем речь? Будто сам не знаешь – нелегко казачьим атаманом стать, но быть-то им еще трудней, – и уже насмешливо напомнил про покойного Захара: – Али самому не доводилось незадачливых старшин свергать?
– Доводилось, – тяжело вздохнул Иван, цепляя к поясу булат.
Заметив, что он не берет с собою пистолетов, Разгуляй кивнул на драгоценное оружие.
– Возьми на всякий случай, неизвестно еще, чем эта гулянка кончится. Речи наши разбойнички ведут-то благостные, брататься-обниматься лезут, а в глаза не смотрят, блудливым взором меж собою переглядываются. Как бы они, Ваня, супротив тебя чего не удумали. Ты ж теперь у них как в заднице заноза.
Спорить – Княжич не стал, но исполнил совет друга лишь наполовину. Взяв один из пистолетов, он заткнул его за пояс.
– Вань, а может, тебе лучше вовсе к Рябому не ходить? – осторожно посоветовал Разгуляй. – Я, конечно, не такой, как ты, провидец, но сердцем чую неладное.
Иван в ответ печально улыбнулся:
– А может, лучше было б мне вовсе не родиться на белый свет? Кто знает? Только коль уж уродился, надобно весь путь, судьбою предназначенный, до конца пройти и прямо. Вилять да прятаться – это не по мне, – и направляясь к двери, с шутливой строгостью изрек: – Пошли, чего расселся за атаманским столом. Негоже друзей, а тем более врагов ожиданием томить.
5
Не в пример другим станичникам, ютившимся в землянках или срубленных на русский лад бревенчатых избушках, воровской атаман Илья Рябой обитал в огромной, наподобие татарских, юрте, которую ее честолюбивый хозяин называл не иначе, как ханской.
Когда Иван с хоперцами вошли в жилище предводителя разбойных казаков, все гулевые атаманы были уже в сборе. За дощатым, без скатерти, но богато накрытым столом сидели четверо. Сам Илья – рябоватый, малорослый, толстенький, на вид ничем не привлекательный мужик, лет сорока, добившийся столь высокого положения лишь благодаря змеиной хитрости и непревзойденному умению играть на струнах людских страстей. Справа от хозяина расположился Лука Лиходей – зверского вида да богатырской стати казачина, на редкость вспыльчивый и столь же простодушный. Слева восседал Матвей Безродный – высокий худой старик, один из самых древних не только в станице, но и на всем Дону атаманов, который славился, как и Кольцо, непримиримостью к царевой власти. Четвертым оказался юноша с карими, раскосыми глазами, лицо которого показалось Княжичу знакомым, хотя он видел его явно в первый раз.
Окинув есаула ненавидящим взглядом, отрок встал из-за стола и ушел в дальний угол, туда, где возле жаровни, источавшей вкусный запах жареного мяса, возились три бабенки, одетые в турецкие шальвары и кисею, по всей видимости, Илюхины полюбовницы.
