– По совести – это хорошо, – согласился Рябой, присаживаясь рядом. – Только совесть, Ваня, призрачная вещь, которую ни посмотреть, ни в руки взять, и уж тем более не измерить. А вдруг тебе почудится, что кому-то этой самой совести недостает. Что с ним делать будешь? Как его батьку, саблей посечешь? – погано ухмыляясь, Илья кивнул на юношу. Тот вскочил, как ужаленный, и выбежал из юрты.
Лишь теперь Иван уразумел, на кого похож был парнишка. Конечно же, на своего отца, Захара Бешеного, вот только черными раскосыми глазами он, видать, в татарку маму удался.
Дальше рассусоливать да соблюдать приличия не было ни терпежу, ни смысла. Не особенно размахиваясь, Ванька дал Рябому в морду так, что подлый бедолага полетел в дальний угол к своим закудахтавшим, как куры, вакханкам.
Отшвырнув Луня и Лиходея, Княжич подошел к распластанному на земле, словно дохлая лягушка, разбойнику. Еле сдерживаясь, чтоб не рубануть паскуду, он с презрением изрек:
– Ну и гад же ты. Дня прожить не можешь, чтобы ближнему в душу не насрать. Вчера Андрюху с Лукой стравил, нынче на меня мальца науськиваешь. Ладно, я, а парнишка-то чем тебе не угодил?
– Спасите, убивают! – завопил насмерть перепуганный Илюха, но, увидев, что никто из казаков не торопится прийти к нему на помощь, проворно вскочил на ноги. Утирая кровяные сопли, он униженно залепетал:
– Иван, да ты чего, белены объелся? Я же в шутку о Бешеном спросил.
– Ну а я всерьез тебе отвечу, – по-прежнему презрительно, но уже спокойнее сказал Иван. – Захар за свою жадность поплатился. Именно она его и довела – сначала до предательства, а потом и до погибели. И что тогда, на судилище, тобой устроенном, что теперь – каяться мне не в чем. Заново подобное случись, точно так же поступлю. Ни на заслуги прежние и даже дружбу давнюю не посмотрю, непременно смерти изменника предам. А сын его, – есаул кивнул вслед сбежавшему отроку, – как подрастет да станет настоящим воином, сам все поймет. Боюсь вот только, трудно ему будет им стать при таком, как ты, наставнике.
Махнув рукою на прощание, Иван своею легкою, танцующей походкой направился к выходу. У порога он остановился и, шаловливо подмигнув притихшим станичникам, уверенно изрек:
– А с совестью, браты, все просто. Чего ее мерить, она уж либо есть, либо ее нет, по-другому просто не бывает.
6
После ухода есаула в ханской юрте воцарилось напряженное молчание. Первым его нарушил хозяин. Сочтя за благо для себя представить все произошедшее не иначе, как пьяной Ванькиной выходкой, Рябой тяжело вздохнул и вымолвил с укором:
– Ну вот, все, как всегда. Залил глаза винищем да творит уму непостижимое. Видно, Грозный-царь под стать себе безумцев в воеводы подбирает.
Однако на сей раз хитрец просчитался, случилось то, чего разбойный атаман никак не ожидал.
– Княжича не царь, не мы, его война полковником сделала, – сказал, вставая, Разгуляй. Остальные казаки, в том числе и Лиходей, последовали Митькиному примеру и, не прощаясь, стали покидать Илюхино жилище. Последним уходил Лысый. Зная, что тот недолюбливает Ваньку, Рябой окликнул Никиту:
– А ты, Никитушка, куда собрался? Неужто служба царская под началом святоши припадочного тебе дороже старого товарища стала?
Но и тут незадачливый разбойник не нашел понимания.
– Гусь свинье не товарищ, – коротко, но ясно вразумил его не самый лучший из хоперцев, поспешая за собратьями.
– Так-то вы, сволочи, меня за мои хлеб-соль отблагодарили, – прорычал Илья, глядя вслед уходящим станичникам. – Ну погодите.
– Да уймись ты, плетью обуха не перешибешь. Видать, придется на время смириться с Ванькиной властью. Полагаю, недолго она продлится. Лысый сказывал, мол, Княжич женой княгиней обзавелся, со дня на день должен к ней уехать, а оттуда прямиком в Москву, – попытался – успокоить его Безродный, единственный оставшийся из всех гостей.
Услышав про княгиню да Москву, Илюха окончательно взбесился:
– Молчи, чертила старый, твоих советов только мне недоставало, – завопил он, срываясь на визг, но тут же сник под презрительно-холодным взглядом воровского старейшины.
– Ты на кого пасть разинул, сучий потрох? Забыл, как предо мной на пузе ползал, атаманом сделать просил? А я, седой дурак, в тебя поверил. И что теперь? Распустил народ дальше некуда, доатаманился, что в твоем доме тебе же харю бьют, – вкрадчиво промолвил дед Матвей. Затем, немного помолчав, с издевкою добавил: – Речи, ишь, мои ему не нравятся. Оно и верно, раньше надо было меня слушать, когда я посланца государева из станицы гнать велел. Так нет, вы Емельки испугались, дозволили ему казаков на круг собрать, а уж князь-то оправдал надежды царские, как парень девку, словами сладкими их охмурил. Один лишь Ванька Кольцо толком возразить посмел. Вот кого мне надо было сделать атаманом, или того же Княжича – он Захарку порешил, ему и вожжи в руки.
– Да ты что, Матвей, побойся бога. Разве можно царского опричника к власти допускать, – попытался возразить Рябой.
– Не тебе, убогому, Княжича судить. Княжич, он княжич и есть, или позабыл, кем его мать была. Видать, зов крови и позвал Ивана на службу царскую, а супротив такого зова не попрешь. Только это не вина, скорей, беда его. Рано или поздно сама жизнь осудит Ваньку – нельзя одновременно и казаком и князем быть, – глубокомысленно изрек старик. В этот миг на пороге юрты появился сбежавший отрок. Узрев его, Безродный посоветовал Рябому:
– Ты, Илюша, коли злобу хочется на ком-нибудь сорвать, так не на меня, седого старика, а на Максимку вон потявкай. Он по молодости лет, может, стерпит.
Взглянув на юношу, Илья елейным голосом спросил:
– Куда же ты, Максимушка, запропастился? Никак портки ходил менять? – и опять не совладав с собою, заорал: – Покуда Ваньки не было, хорохорился, за батьку собирался мстить, а как он появился – сразу обосрался и сбежал!
Не обращая внимания на Илюхино глумление, младший Бешеный подошел к столу, ловким, едва заметным движением руки выхватил клинок и, рубанув по тому месту, где только что сидел Иван, тихо вымолвил:
– Я убью его.
– О чем ты там лепечешь? – переспросил Рябой.
– Я убью его, – повторил малец. В темно-карих, раскосых, унаследованных от матери глазах Максима полыхала лютая ненависть, и Илья решил воспользоваться столь удачно подвернувшимся случаем.
– Сабельку-то убери. Глазом не успеешь моргнуть, как есаул тебя на ломти построгает. На-ка вот, возьми, – сняв со стены колчан с луком и стрелами, разбойник подал его юноше. – Говорят, ты птицу с лету бьешь, чем черт не шутит, может, что и выйдет из твоей затеи. В открытую не суйся, затаись возле ворот, как станет Ванька заходить в свой боярский терем да спиною повернется, тут и бей. Коли ястреба на небе можешь стрелить, авось и в волка не промажешь.
– Я ж не злыдень, чтоб из-за угла стрелять, не по совести как-то получается, – робко возразил Максим.
